В истории широко известно имя гуннов. Название исчезнувшего народа ассоциируется с воинственностью, жестокостью и варварством. Гунны во главе с Атиллой делали опустошительные набеги на европейские страны, они положили начало великому переселению народов. Все это знакомые события европейской истории. Менее известны азиатские племена гуннов, обитавших в Центральной Азии, в том числе, на территории Казахстана в последние века до н. э. -- первые века н. э. В исторической литературе они известны под именем хунну или сюнну. В источниках сохранились сведения о взаимоотношениях хунну с кангюями.
В 55 г. произошло разделение могущественного гуннского государства на две части -- южную и северную. В северо-западной Монголии вблизи озера Кыргыз Hyp властелин северных гуннов Чжичжи основал свою резиденцию. Отсюда он совершал походы на соседние племена усуней. Во враждебных отношениях с Чжичжи находился Китай, особенно после того, как тот приказал убить китайского чиновника и посла. Острое соперничество происходило между ним и главой южных гуннов. В этих условиях для Чжичжи оказалось своевременным предложение владетеля государства Кангюй, которое находилось на берегах Сырдарьи, о союзе и совместной борьбе с государством Усунь. Он пригласил Чжичжи в свои восточные владения -- в Таласскую долину и предоставил ему право командовать кангюйской кавалерией. Кроме того, отдал шаныою в жены свою дочь, подарил несколько тысяч верблюдов, ослов, лошадей,
Кангюйский владетель надеялся, что Чжичжи вскоре разобьет армию усуней, захватит их владения в долине Или и Чу. Однако Чжичжи не смог разгромить усуней. Назревал конфликт между ним и обманувшимися в своих надеждах кангюйскими аристократами. Вскоре произошел разрыв. По словам летописцев, шаньюй отказался подчиниться обычаям кангюйцев, «в гневе убил дочь канпойского князя, а также именитых людей и несколько сотен простого народа, или же бросал их в реку Далай (Талас)». За это Чжичжи был изгнан из ставки кангюйского владетеля и ушел в верховья Таласа, где стал строить себе город.
Усиление Чжичжи и его продолжающиеся набеги на усуней серьезно беспокоили Китайскую империю. Попытка нейтрализовать Чжичжи дипломатическим путем не увенчалась успехом, и китайцы стали готовиться к войне. Вскоре китайское войско выступило в поход. Оно двигалось двумя путями. Три отряда шли южным путем через Кашгар, Фергану, перевалы Чанач на Чаткальском хребте и Карабура на Таласском; три отряда шли северным путем -- из Восточного Туркестана, видимо, через перевал Бедель в Иссык-Кульскую котловину, где находилась ставка усуней Чигучен, затем в Чуйскую долину и к Таласу. Войска соединились у стен города Чжичжи.
Несмотря на героическое сопротивление гуннов, китайцы сожгли внешнюю деревянную стену, проломили земляной вал, ворвались в город, захватили цитадель. Чжичжи с приближенными был пленен вместе с многочисленной родней, сыновьями, женами и именитыми князьями в количестве 1518 чел. Все они были обезглавлены.
Вторая волна переселения хунну началась в 93 г. н. э. Они двинулись на запад, покоряя одни племена, увлекая за собой другие, проникли на Сырдарью, в Приаралье, Центральный и Западный Казахстан. В IV в. н. э. они появились в Европе.
Гунны внесли в жизнь племен и народов Казахстана и Евразии невиданные ранее перемены. Движение гуннов на Запад привело в движение все другие племена и народы. В 335 году гунны под предводительством Баламбера переправились через Волгу. В течение нескольких лет вся территория Причерноморья была покорена гуннами. Часть местного населения - готские племена - вошла в состав гуннов.
В 395 году гунны подходили к Константинополю, столице восточной Римской империи, совершили походы в закавказье и Месопотамию. Восточно-римский император обязался платить им дань золотом. В 437 году гунны совершили поход в глубь Европы. На территории современной Франции разгромили Бургундское королевство.
В 445 году к власти пришел Аттила. При нем государство гуннов достигло своего могущества. Он объединил разрозненные племена гуннов в Румынии и Венгрии. Затем Аттила вторгся в восточную Римскую империю свыше 70 городов Греции были взяты, одна за другой пали все римские крепости на Дунае, были завоеваны Паннония и Мезия. Отсюда Аттила направил свою армию во Францию.
Во время правления Аттилы у гуннов сложился военно-демократический строй. В 451 году на территории современной Франции в Галлии произошла Каталаунская битва. Историки называют это сражение «битвой народов». По сведениям европейских ученных, против Аттилы стояли наемные войска сарматов, аланов, римляне и франки. На стороне Аттилы воевали остготы, гепиды. Войско Аттилы впервые потерпело поражение.
Аттила всегда появлялся там, где его не ждали. Весной 452 Аттила вторгся в Италию и подошел к Риму. Император бежал из Рима, а сама столица не в состоянии была защищаться. Тогда к Аттиле были отправлены послы во главе с папой римским. Неизвестно, удалось ли папе римскому уговорить Аттилу не входить в Рим, но по каким-то причинам гунны ушли.
Походы гуннов наводили ужас на европейцев. Римская империя переживала кризис и не могла сдержать натиск кочевников. Гунны своими походами способствовали распаду рабовладельческого строя.
В 453 году Аттила неожиданно умер. После его смерти гуннские родовые союзы распались.
Ученые по-разному оценивают роль гуннов. Некоторые историки главным считают то, что они освободили Европу от римского владычества. Другие подчеркивают, что гунны способствовали уничтожению рабовладельческого строя и открыли начало нового исторического периода - эпохи средневековья.
Секрет побед гуннов заключался в военном превосходстве. Основу войска составляла быстрая конница. Гунны имели стенобитные машины, камнеметную технику. Были также подвижные, хорошо защищенные крепостные сооружения, на которых стояли лучники, поражавшие противника.
Историки описали стенобитную машину. Это было большое сооружение на колесах, с подвешенным бревном. Такая движущаяся громада ставилась к стеною передняя часть бревна имела заостренный железный наконечник. Раскачивая веревками такой снаряд, гунны пробивали любые стены.
Исторические источники по-разному описывают жизнь и нравы гуннов. Например, А. Марцелин подчеркивал их воинственность: «не знают они над собой строгой царской власти, но довольствуются случайными предводительствами кого-нибудь из своих старейшин, сокрушая все, что им попадется на пути».
Римский историк Прииск писал о гуннах: «после войны он живут спокойно и беззаботно, каждый пользуется тем, что у него есть». Прииск характеризует гуннов как мирный народ: «в особенности же обращают внимание своим искренним ласковым обхождением и любовью к ближнему».
«Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит в своей дикости всякую меру». Аммиан Марцеллин не делает никакой попытки вытащить гуннов из азиатской глубины. Он не выдвигает никаких нелепых предположений, связывая гуннов с каким-либо давно известным племенем варваров. В ходе подготовительной работы он крайне редко сталкивался, если это вообще происходило, с таким названием. У него, возможно, было личное мнение о происхождении гуннов, но, если это и так, его мнение основывалось ни на каком-то конкретном свидетельстве, а потому он просто говорит, что они жили там, где они жили, когда история впервые узнала о них. Для Аммиана их история началась в Восточной Европе, к северу или северо-востоку от Азовского моря, и жили они у Ледовитого океана. Он даже не догадывается, почему они покинули родные места.Где Аммиан боялся сделать шаг, там не задумываясь врывался Евнапий. Существует история, объясняющая первое появление гуннов, которую можно прочесть в любой исторической литературе, относящейся к истории Византии. Эту историю можно найти у Созомена и Зосима, у Приска и Иордана. Затем она появляется у Прокопия Кесарийского и Агафия Миренейского.
Вторжение арабов не смогло остановить ее появление на страницах следующих историков. Ее можно прочесть у Симеона Логотета (именуемого также Симеон Магистр и Симеон Метафраст), в славянской и греческой версиях у Льва Грамматика и Феодосия из Мелитены. Затем она появляется у Цедренуса и, наконец, в начале XIV века в «Церковной истории» Никифора Каллиста. Немного историй подобного рода имели такую долгую жизнь.
Согласно этой истории, готы и гунны долгое время жили рядом, ничего не зная о существовании друг друга. Их разделял Керченский пролив; и те и другие считали, что за горизонтом нет земли. Но однажды быка, принадлежавшего гуннам, ужалил овод, и он побежал через болото на противоположный берег. Пастух бросился за быком и обнаружил землю там, где предполагалось, что ее нет. Он вернулся и рассказал об этом соплеменникам. Существовал и второй вариант истории, согласно которой несколько гуннских охотников, преследуя оленя, перебрались через залив и с удивлением увидели землю «более умеренную по климату и удобную для земледелия». Они вернулись назад и доложили об увиденном остальным гуннам. Был ли бык или олень виновной стороной, но вскоре гунны пересекли пролив и атаковали готов, населявших Крым.
Эта легенда впервые появилась в «Истории» Евнапия, и мы стали счастливыми обладателями фрагмента его работы, где он рассуждает о происхождении гуннов. Евнапий откровенно пишет, что никто не может дать ясный ответ на вопрос о происхождении гуннов и о стране, в которой они жили до того, как отправились завоевывать Европу. С учетом этого он включил в свой труд то, что показалось ему вполне правдоподобным, но потом изменил свое мнение и заменил на более приемлемый вариант. О чем он говорит? Труд Евнапия дошел до нас в отрывках, и в них нет самой легенды. Евнапий, «чтобы не составить сочинения из одних вероятностей и чтобы изложение наше не уклонялось от истины», оговаривается, что использует «сведения, заимствованные из древних писателей, сопоставляя по правдоподобным соображениям, а современные известия взвешивая с точностью» (Евнапий, фр. 41). А. А. Васильев излишне доверчиво относится к словам Евнапия, когда пишет: «Из отрывка Евнапия (о том, что он будет излагать лишь правдивые истории) видно, что уже в конце IV - начале V века вопрос о первом появлении гуннов в Восточной Европе излагали различно и уже в то время об этом ходили рассказы, которые вызывали сомнения относительно их правдивости. Так как Евнапий лег в основу изложения, по крайней мере, некоторых последующих историков, писавших о гуннском вторжении, то мы почти с уверенностью можем сказать, что легенда об олене или лани, в связи с переходом гуннов на Таврический полуостров, уже находилась в сочинении Евнапия и была именно тем более ранним материалом, который позднее приводил его в смущение». Увы, это не совсем так. Когда Евнапий говорит, что обращался за помощью к древним писателям, то это были не историки, а поэты. Васильев, рассматривая версию легенды, содержащейся в сочинении Созомена, обращает наше внимание на фразу: «…ужаленный оводом бык перешел через озеро, и за ним последовал пастух…» «Ужаленная оводом» взято у Эсхила из мифа об Ио, которая, «ужаленная оводом», бежала из страны в страну. Мы должны согласиться с Васильевым, что вариант с быком не что иное, как «пережиток античного мифа об Ио, в которую влюбился Зевс, и, чтобы скрыть ее от своей жены Геры, превратил в корову». Евнапий поместил в начале своей работы вымышленный рассказ, чтобы объяснить первое появление гуннов, хотя затем изменил свое мнение в свете сообщений о гуннах, полученных им позже. Нет нужды говорить, что эта легенда не дает ответа на вопрос, почему гунны напали на Крым, и непонятно, почему некоторые ученые сделали вывод, что кочевники пересекли Керченский пролив зимой по льду залива. Единственный правильный вывод, который мы можем сделать на данный момент, что в самом начале V века никто точно не знал, как гунны переправились в Крым, чтобы атаковать остготов.
Из более поздних версий истории Евнапия мы можем понять, что он делал несколько попыток идентифицировать гуннов с разными народами, известными в древности. Зосим, опираясь на авторитет Евнапия, говорит, что мы должны идентифицировать гуннов или с «царскими скифами», или с «курносым народом» (Геродот упоминает и тех и других), или мы должны просто предположить, что гунны берут начало из Азии и оттуда пришли в Европу. Филосторг выдвигает дополнительное предположение, которое - мы можем даже не сомневаться - извлек из сочинения Евнапия. Он склонен отождествлять гуннов с небрами, о которых Геродот говорил как о чуть ли не мифических людях, живших на самом дальнем краю Скифского государства. Во всяком случае, мы можем сказать, что Евнапий делал все возможное для своих читателей. Он высказал по крайней мере четыре предположения о происхождении гуннов, три из которых основывались на соображениях Геродота, и те читатели, которые не согласились хотя бы с одним из этих предположений, по мнению Евнапия, имели очень тяжелый характер.
Теории Евнапия не исключали полностью другие предположения. На этот счет у Павла Оросия 1 было собственное мнение, отличное от Евнапия.
Он упоминает гуннов как живших недалеко от Кавказа и считает, что нет ничего таинственного в их нападении на готов и римлян; совершенно очевидно, что это заслуженное наказание за грехи. Гунны были долго заперты в неприступных горах, но Бог выпустил их как наказание за наши грехи, считает Оросий. Вероятно, многие христиане думали как Оросий, но были и те, кто обратился за информацией к Геродоту, отождествляя гуннов с теми скифами, которые на протяжении двадцати лет взыскивали ежегодную дань с Египта и Эфиопии. (Около 630 г. до н. э. скифы из Северного Причерноморья, пройдя перед этим Закавказье, Сирию и Палестину, вышли к Египту, который сумел откупиться. - Ред.) В свою очередь, Прокопий внес свою лепту, предположив, что новоявленные захватчики были не кем иным, как киммерийцами. (За 50–80 лет до скифов, преследуемые ими, на Ближний Восток вторгались киммерийцы (либо, как и скифы, ираноязычный, либо фракийский индоевропейский народ), но так далеко, как позже скифы, не прошли - громили Урарту, Северную Ассирию, Малую Азию, где в конце концов были разбиты лидийцами. - Ред.) На протяжении долгого времени ученые предпринимали отчаянные попытки, стремясь разгадать эту тайну. Константин VII Порфирогенет (Багрянородный) (византийский император Македонской династии, правивший в 908–959 годах) считал, что Аттила был королем аваров и его завоевания привели к основанию Венеции. Еще более любопытным было мнение Константина Манассеса, поэта, который считал, что фараон Сесострис сделал гуннов союзниками и после завоевания Азии отдал им Ассирию (древнее государство на территории современного Ирака) и переименовал гуннов в парфян. В XII веке этот ход мысли привел к логическому выводу Иоанна Цецеса. По его мнению, гунны принимали участие в Троянской войне; Ахиллес прибыл в Трою во главе армии гуннов, болгар и мирмидонцев.
Не принимая во внимание эти последние фантазии, позвольте вернуться к первым из высказанных соображений, поскольку они требуют некоторых комментариев. Действительно ли Евнапий и его последователи отождествляли гуннов с неврами, шимейцами и прочими кочующими народами? Неужели один из высокопреосвященных епископов V столетия, о котором мы еще будем говорить на страницах этой книги, действительно считал, что гунны ели своих родителей? Весьма сомнительно. В то время греческие дознаватели не считали, что в их обязанность входит, подвергая себя опасности, отправляться в степь в поисках истины о кочующих там свирепых варварах. Аммиан и Олимпиодор могли более серьезно подходить к изучению вопроса, чем их современники, но в большинстве случаев ни историкам, ни народу не требовалась абсолютная правда в описании северных кочевников. Однако каждый писатель считал своим долгом продемонстрировать знание произведений классиков, являвшихся наследием его класса. Знание классических произведений отличало образованный класс от остального населения. «Вам хорошо известно, - писал Либаний императору Юлиану в 358 году, - что, если кто-нибудь уничтожит нашу литературу, мы окажемся на одном уровне с варварами», и спустя столетие такие же высказывания делали представители обеспеченных слоев общества. Сидоний 2 пишет своему корреспонденту: «Когда отобрать у нас звания, благодаря которым высшие отличаются от низших, то единственным признаком высшего сословия будет знание литературы».
То, что авторы отождествляли гуннов с массагетами 3 , придерживаясь точки зрения Геродота, который упоминал этих кочевников древности, приукрашивали рассказы об их войнах фразами из Тацита 4 , не является признаком детской доверчивости или невероятной глупости.
Но давайте обратимся к готам. У них не было работ Эсхила или Геродота, на которых они бы могли основывать свои предположения. Вместо этого среди них ходила народная легенда, которая сохранилась в сочинении Иордана. Согласно этой легенде, некогда жил король готов по имени Филимер, пятый по счету правитель, после того как готы покинули Скандинавию. Среди своих подданных он обнаружил колдунов, на языке готов алиорумнов. Он изгнал их из подвластной ему страны в безлюдные пространства скифской пустыни. Там нечистые духи, странствующие по пустыне, совокупились с ними, в результате чего появилось самое дикое из всех известных племен - «племя маленьких, отвратительных, живущих в нищете полулюдей». Мало кто усомнится, что эту историю рассказывали именно напуганные готы, пораженные свирепостью атаковавших их гуннов.
Принимая во внимание все эти бесчисленные предположения, трудно не восхититься сдержанностью Аммиана, писавшего, что «племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит в своей дикости всякую меру».
1 Оросий из Кордовы - христианский писатель IV–V вв., друг и ученик Августина и Иеронима, автор богословских сочинений и «Истории против язычников», в которой защищал христиан от обвинений в содействии гибели античного мира.
2 Сидоний - галло-римский писатель, с 471 или 472 г. епископ в Арвернах (современный Клермон-Ферран, Франция). Его сочинения - ценный источник по истории поздней Римской империи.
3 Массагеты - собирательное название ираноязычных кочевых и других племен Закаспия и Приаралья в сочинениях древнегреческих авторов.
4 Тацит (ок. 58 - ок. 117 н. э.) - один из величайших историков Древнего Рима.
Содержание
Введение
1. Ранняя
история гуннов
2. Аттила.
Завоевания гуннов
3. Значение
походов гуннов и их образ в исторической
литературе
Заключение
Список
используемых источников и литературы
Введение
Актуальность
данной темы определяется, в первую очередь,
той потребностью, которое испытывает
ныне общество в поисках истоков своей
истории и культуры, в возвращении забытых
имён, очищение страниц истории от идеологической
пыли.
В
середине I тысячелетия до н.э. на территории
Алтая, южной Сибири и Восточного Казахстана
начал складываться союз племен, получивший
впоследствии название хунну (гунны, сюнну).
Как отмечалось в генеалогических рассказах
гуннов, записанных в начале нашей эры,
«они имели тысячелетнюю историю». Эти
племена заявили о себе в исторических
событиях эпохи «Великого переселения
народов». Территория гуннов в эпоху расцвета
империи (177 г. до н.э.) охватывала огромные
просторы Евразии - от Тихого океана до
берегов Каспийского моря, а позднее и
Центральной Европы. Усиление гуннов и
начало формирования империи связано
с кризисом в Центральной Азии в Ш в до
н.э. В это время, как отмечают китайцы,
дунху были сильны, а юечжи достигли своего
расцвета. Гунны находились между ними,
однако стремительное возвышение гуннских
племен при Тумын (Бумын) шаньюе, и при
его сыне Лаошан заставило их признать
условия вассалитета. Одновременно гунны
начали масштабные походы в Китай. «Великая
китайская стена», в основном завершенная
к этому времени, не смогла сдерживать
натиск кочевников.
Наиболее
известным вождем гуннов был Аттила. Гунны
считали Аттилу сверхъестественной личностью,
обладателем меча бога войны, дарующего
непобедимость. Он стал персонажем германского
и скандинавского героического эпоса:
в Песни о Нибелунгах он фигурирует под
именем Этцеля, в Старшей Эдде - Атли. Для
христиан 5 в. Аттила являлся «бичом Божьим»,
наказанием за грехи язычников-римлян,
и в западной традиции утвердилось представление
о нем как о самом страшном враге европейской
цивилизации. Его образ привлекал внимание
многих писателей, композиторов и художников
- Рафаэля (ватиканская фреска Встреча
Св. Льва и Аттилы), П.Корнеля (трагедия
Аттила), Дж.Верди (опера Аттила), А.Борнье
(драма Свадьба Аттилы), З.Вернера (романтическая
трагедия Аттила) и др.
Цель
данной работы - рассмотреть роль Аттилы
в истории гуннов.
В
соответствии с поставленной целью, определим
следующие задачи:
-
рассмотреть политическую историю гуннских
племен;
-
изучить исторический портрет Аттилы
как вождя гуннов.
1. Ранняя история гуннов
В
первом тысячелетии до н.э. огромные пространства
Центральной Азии от юга Монголии до Каспия
населяли многочисленные племена. Одно
из них - гунны. По китайским источникам,
слово «хунну», «гунн» происходит от названия
реки Орхон, находящейся в современной
Монголии. В III веке до н.э. жившие здесь
кочевые племена объединил Моде. Китайцы
называли правителя гуннов - шаньюй.
Гунны
подчинили себе соседние племена, жившие
по берегам Енисея и в горах Алтая. Они
заставили Китай платить дань в виде ежегодной
отправки шелковых тканей, хлопка, риса,
украшений.
В
гуннское объединение входили различные
племена. Государство строилось по военному
принципу: оно было разделено на левое,
центральное и правое крылья. Вторыми
лицами в государстве были «туменбасы»
- темники. Ими являлись обычно сыновья
правителя или его близкие родственники.
Они возглавляли 24 рода, а все 24 темника
подчинялись лично шаньюю. У каждого темника
имелось 10000 вооруженных всадников.
Правящий
слой империи состоял из родоплеменной
знати. Три раза в год все вожди, военачальники
собирались у шаньюя для обсуждения государственных
дел.
В
середине I века до н.э., или точнее в 55 году
до н.э. Гуннское государство разделилось
на южных и северных гуннов. Южные гунны
потеряли свою независимость и попали
под власть династии Хань. Северные гунны
в I веке до н.э., чтобы сохранить свою независимость,
во главе с шаньюем Чжи-чжи двинулись на
запад. Гунны дошли до земли кангюев в
Южном Казахстане, заключили с ними мирное
соглашение и, таким образом, получили
возможность кочевать к востоку от реки
Талас.
Начало
второй массового передвижения гуннских
племен на юго-запад Казахстана и в Приаралье
относится в I веку нашей эры. Появление
их в этих местах заставило местные племена
перекочевать дальше на запад, к берегам
Каспия. Однако, гунны и здесь надолго
не остались. Они продвигались дальше
на Запад и, переправившись через реку
Дунай, вторглись в Европу. Таким образом,
движение гуннских племен с востока на
запад, начавшееся во II веке до н.э. растянулось
до IV века н.э.
Гунны
внесли в жизнь племен и народов Казахстана
и Евразии невиданные ранее перемены.
Движение гуннов на Запад привело в движение
все другие племена и народы. Это невиданное
в истории движение разноязычных племен
и народов получило название Великого
переселения народов.
Медленно,
но уверенно с Востока на Запад шли народы,
осваивая новые земли. В 375 году гунны под
предводительством Баламбера переправились
через Волгу. В течение нескольких лет
вся территория Причерноморья была покорена
гуннами. Часть местного населения - готские
племена - вошла в состав гуннов.
В
395 году гунны подходили к Константинополю,
столице Восточной Римской империи, совершили
походы в Закавказье и Месопотамию. Восточно-римский
император обязался платить гуннам дань
золотом. В 437 году гунны совершили поход
в глубь Европы. На территории современной
Франции они разгромили Бургундское королевство.
В
445 году к власти пришел Аттила.
2. Аттила. Завоевательные походы
Аттила
(? - 453) - вождь гуннов с 434 по 453 год, один
из величайших правителей варварских
племен, когда - либо вторгавшихся в Римскую
империю. В Западной Европе его иначе,
как "бич Божий", не называли. Первые
завоевательные походы Аттила совершал
вместе со своим братом Бледой.
По
мнению многих известных историков, гуннская
империя, унаследованная братьями после
смерти их дяди Ругилы, простиралась от
Альп и Балтийского моря на западе до Каспийского
(Гуннского) моря на востоке. Впервые эти
правители упоминаются в исторических
летописях в связи с подписанием мирного
договора с правителем Восточной Римской
империи в городе Маргус (ныне - Позаревак).
Согласно этому договору римляне должны
были удвоить выплату дани гуннам, сумма
которой должна была составлять впредь
семьсот фунтов золотом в год.
О
жизни Аттилы с 435 по 439 год достоверно
ничего не известно, но можно предположить,
что в это время он вел несколько войн
с варварскими племенами к северу и востоку
от основных владений гуннов. Очевидно,
именно этим воспользовались римляне
и не выплачивали ежегодной дани, обусловленной
договором в Маргусе.
В
441 году, воспользовавшись тем, что римляне
вели военные действия в азиатской части
империи, Аттила, разбив немногочисленные
римские войска, пересек границу Римской
империи, проходившую по Дунаю, и вторгся
на территорию римских провинций. Аттила
захватил и поголовно вырезал многие важные
города: Виминациум (Костолак), Маргус,
Сингидунум (Белград), Сирмиум (Метровика)
и другие. В результате долгих переговоров
римлянам все же удалось заключить перемирие
в 442 году и перебросить свои войска к другой
границе империи. Но в 443 году Аттила вновь
вторгся в Восточную Римскую империю.
В первые же дни он захватил и разрушил
Ратиарий (Арчар) на Дунае и затем двинулся
по направлению к Наису (Ниш) и Сердике
(София), которые тоже пали. Целью Аттилы
был захват Константинополя.
По
дороге предводитель гуннов дал несколько
сражений и захватил Филипполь. Встретившись
с главными силами римлян, он разбил их
у Аспэра и, наконец, подошел к морю, защищавшему
Константинополь с севера и юга. Гунны
не смогли взять город, окруженный неприступными
стенами. Поэтому Аттила занялся преследованием
остатков римских войск, бежавших на Галлипольский
полуостров, и разбил их. Одним их условий
последовавшего мирного договора Аттила
поставил выплату римлянами дани за прошедшие
годы, которая, по подсчетам Аттилы, составила
шесть тысяч фунтов золотом, и утроил ежегодную
дань до двух тысяч ста фунтов золотом.
До
нас также не дошли свидетельства о действиях
Аттилы после заключения мирного договора
до осени 443 года. В 445 году он убил своего
брата Бледу и с тех пор правил гуннами
единолично.
В
447 году Аттила предпринял второй поход
на Восточные провинции Римской империи,
но до нас дошли лишь малозначительные
детали описания этой кампании. Известно
лишь то, что было задействовано сил больше,
нежели в походах 441 - 443 годов. Основной
удар пришелся на Нижние провинции Скифского
государства и Мезию. Таким образом, Аттила
продвинулся на восток значительно дальше,
чем в предыдущую кампанию. На берегу реки
Атус (Вид) гунны встретились с римскими
войсками и нанесли им поражение. Однако
и сами понесли тяжелые потери. После захвата
Марцианополиса и разграбления балканских
провинций Аттила двинулся на юг к Греции,
но был остановлен при Фермопилах. О дальнейшем
ходе кампании гуннов ничего не известно.
Последующие
три года были посвящены переговорам между
Аттилой и императором Восточной Римской
империи Феодосием II. Об этих дипломатических
переговорах свидетельствуют отрывки
из "Истории" Прииска Панийского,
который в 449 году в составе римского посольства
сам посетил лагерь Аттилы на территории
современной Валахии. Мирный договор был
наконец заключен, но условия были гораздо
суровее, чем в 443 году. Аттила потребовал
выделить для гуннов огромную территорию
к югу от Среднего Дуная и вновь обложил
их данью, сумма которой не известна. Следующим
походом Аттилы стало вторжение в Галлию
в 451 году. До тех пор он, казалось, был в
дружеских отношениях с командиром римской
придворной гвардии Аэцием, опекуном правителя
западной части Римской империи Валентиниана
III. Летописи ничего не говорят о мотивах,
побудивших Аттилу вступить в Галлию.
Сначала он объявил, что его цель на западе
- Вестготское королевство со столицей
в Толосии (Тулуза) и у него нет претензий
к императору Западной Римской империи
Валентиниану III. Но весной 450 года Гонория,
сестра императора, послала гуннскому
вождю кольцо, прося освободить ее от навязываемого
ей замужества. Аттила объявил Гонорию
своей женой и потребовал часть Западной
империи в качестве приданого. После вступления
гунна в Галлию Аэций нашел поддержку
у вестготского короля Теодорика и франков,
которые согласились выставить свои войска
против гуннов.
Последующие
события овеяны легендами. Однако не вызывает
сомнения то, что до прибытия союзников,
Аттила практически захватил Аурелианиум
(Орлеан). Действительно, гунны уже прочно
обосновались в городе, когда Аэций и Теодорик
выбили их оттуда. Решающее сражение произошло
на Каталаунских полях или, по некоторым
рукописям, при Маурице (в окрестностях
Труа, точное место неизвестно). После
жесточайшей битвы, в которой погиб вестготский
король, Аттила отступил и вскоре покинул
Галлию. Это было его первое и единственное
поражение. В 452 году гунны вторглись в
Италию и разграбили города: Аквилею, Патавиум
(Падуя), Верону, Бриксию (Брешиа), Бергамум
(Бергамо) и Медиоланум (Милан). На этот
раз Аэций был не в силах что-либо противопоставить
гуннам. Однако голод и чума, свирепствовавшие
в тот год в Италии, заставили гуннов покинуть
страну.
В
453 году Аттила намеревается перейти границу
Восточной Римской империи, новый правитель
которой Марциан отказался платить дань,
по договору гуннов с императором Феодосием
II. В разгар подготовки к вторжению в Восточно-римскую
империю неожиданно скончался от кровоизлияния
в ночь после свадьбы с юной германкой
Ильдеко (Хильдой) в своей ставке на р.Тиса
в Паннонии. Существует версия, что он
был убит своим оруженосцем при пособничестве
Ильдеко по научению Аэция. По преданию,
похоронен в трех гробах - золотом, серебряном
и железном; его могила не найдена до сих
пор.
Те,
кто хоронили его и прятали сокровища,
были убиты гуннами для того, чтобы могилу
Аттилы никто не смог найти. После смерти
Аттилы гуннский союз распался.
Наследниками
вождя стали его многочисленные сыновья,
которые и разделили между собой созданную
империю гуннов.
Прииск
Панийский, видевший Аттилу во время своего
визита в 449 году, описывал его как невысокого
коренастого мужчину с большой головой,
глубоко посаженными глазами, приплюснутым
носом и редкой бородкой. Он был груб, раздражителен,
свиреп, при ведении переговоров очень
настойчив и безжалостен. На одном из обедов
Прииск подметил, что Аттиле подавали
пищу на деревянных тарелках и ел он только
мясо, в то время как его главнокомандующие
угощались лакомствами на серебряных
блюдах. До нас не дошло ни одного описания
битв, поэтому мы не можем полностью оценить
полководческий талант Аттилы. Однако
его военные успехи, предшествовавшие
вторжению в Галлию, несомненны.
3. Значение завоевательных походов Аттилы и образ гуннов в исторической литературе
Ученые
по разному оценивают личность Аттилы
и значение его завоевательных походов.
Некоторые историки главным считают то,
что гунны освободили Европу от Римского
владычества. Другие подчеркивают, что
гунны способствовали уничтожению рабовладельческого
строя и открыли начало нового исторического
периода - эпохи средневековья.
Секрет
побед гуннской армии заключался в военном
превосходстве. Основу войска составляла
быстрая конница. Гунны имели стенобитные
орудия, камнеметную технику. Были также
подвижные, хорошо защищенные крепостные
сооружения, на которых стояли лучники,
поражавшие противника.
Произведения
об Аттиле писались с IV века по настоящее
время. Имеются художественные произведения,
посвященные Аттиле на разных языках.
и т.д.................
Отто Менхен-Хельфен
История и культура гуннов
Предисловие
Лишь немногие ученые захотят рискнуть своей репутацией и возьмут на себя монументальную задачу исправления неправильных представлений о гуннах, а также народах, имевших с ними родственные связи, их союзниках или тех, кого с ними попросту путали. В основе лежат филологические проблемы воистину ошеломляющих размеров. Кроме того, требуется профессиональное знакомство с первоисточниками истории многих периодов и восточной и западной цивилизации. Ну и, наконец, необходимо уравновешенное воображение, сдержанность и осторожность, чтобы достойно справиться с неправдоподобиями, противоречиями и предрассудками, которых немало в этой области. Профессор Калифорнийского университета Отто Менхен-Хельфен занимался исследованиями мира гуннов много лет и отличался от других историков, изучавших Евразию, уникальной компетентностью в филологии, археологии и истории искусств.
В удивительном разнообразии его интересов можно убедиться, взглянув на список его публикаций, где есть Das Märchen von der Schwanenjungfrau in Japan («Сказка валькирии в Японии») и Le Cicogne di Aquileia («Аисты Аквилеи»), Manicheans in Siberia («Манихеи в Сибири») и Germanic and Hunnic Names of Iranian Origin («Германские и гуннские имена иранского происхождения»). Ему не приходилось ломать голову над идентичностью племен, народов или городов. Он всегда знал первоисточники – будь они греческими или русскими, персидскими или китайскими. Такая лингвистическая грамотность особенно необходима при изучении гуннов и их «родственников»-кочевников, поскольку название «гунн» применялось ко многим народам разного этнического характера, в том числе остготам, мадьярам и сельджукам. Даже древний кочевой народ хунну, живший к северу от Китая, не имевший никакого отношения к упомянутым выше племенам, его согдианские соседи именовали «гуннами». Менхен-Хельфен был знаком с китайскими источниками, касающимися народа хунну, и мог составить обоснованное мнение об их связи с европейскими документами, касающимися гуннской истории.
Его исключительная филологическая компетентность также помогла ему относиться к кочевникам, о которых говорится в обрывках старых манускриптов, как к реальным людям, описать их экономику, социальное расслоение, виды транспорта и способы ведения военных действий, религию, фольклор, искусство. Он сумел создать правдоподобный рассказ о предшественниках турок и монголов, свободный от традиционных западных предрассудков и лингвистических ограничений.
Менхен-Хельфен также обладал глубочайшими познаниями в истории азиатского искусства, которую он изучал на протяжении многих лет. Он был знаком с новейшими археологическими открытиями и знал, как соотнести их с доступными, но часто неявными филологическими свидетельствами.
Чтобы обозначить отличительные черты искусства народа, такого эфемерного, ускользающего, как гунны, необходимы знакомство с множеством разрозненных археологических находок в евразийских степях и умение отделить источники о гуннах от сравнимой совокупности материалов о соседних цивилизациях. Достаточно привести только один замечательный пример успешного решения ученым таких трудных проблем, как описание технической и стилистической связности разных металлических предметов из гуннских гробниц в самых разных, удаленных друг от друга местностях, а также развенчание широко распространенного мифа о том, что гунны якобы не были знакомы с металлообработкой.
Археологические свидетельства также играют первостепенную роль в определении происхождения гуннов, географии их расселения в древности и раннем Средневековье, степени проникновения в Восточную Европу и места их входа на Венгерскую равнину. Менхен-Хельфен точно знал, как интерпретировать находки в гробницах и кучах мусора для выдвижения гипотез о переселении народов. «Он верил в лопату, но его инструментом была ручка», – как-то сказал он о другом ученом. Это определение как нельзя лучше подходит и самому Менхен-Хельфену. Судя по похоронным обычаям гуннов и их союзников, гуннское оружие в основном производилось на востоке и оттуда передалось на запад, а распространение подвесных зеркал, найденных вместе с искусственно деформированными черепами, – гуннская практика – доказывает, что гунны проникли в Венгрию с северо-востока. Обнаружение меча такого же типа, как в Альтлусхайме, в Барнауле (теперь меч находится в Эрмитаже), – мощный аргумент в пользу гипотезы Менхен-Хельфена о восточных корнях этого оружия. Менхен-Хельфену удалось пролить свет на цивилизацию одного из самых малоизвестных, призрачных народов раннего Средневековья.
Рассказ Менхен-Хельфена начинается in medias res с того, что он отдает дань уважения и восхищения замечательному римскому историку Аммиану Марцеллину, взгляд которого на гуннское вторжение, несмотря на предрассудки, был во многих отношениях яснее, чем взгляды западных исследователей. Начало может показаться неожиданным и даже резким, но автор, вероятно, хотел, чтобы окончательная версия его книги начиналась именно с такой необычной оценки основного текста. Тем самым он желал подчеркнуть необходимость острой и обоснованной критики трудов по истории гуннов. С самого начала этот народ был опорочен и демонизирован (это его собственный термин) европейскими хронистами. Его олицетворением стали безликие орды варваров с востока, вечный источник опасности, по отношению к которому всегда необходимо было проявлять бдительность. Но происхождение и личности этих людей считались неважными. Основная часть настоящей книги посвящена истории и цивилизации «собственно гуннов», таких знакомых и в то же время совершенно незнакомых европейцам (здесь мы намеренно используем слово «цивилизация», поскольку существующие рассказы об этих людях имеют тенденцию представлять их агентами разрушительных сил, «вандалами», проливающими кровь на обломках некогда могучей Римской империи; Менхен-Хельфен видел их другими).
Текст полон реалий повседневной жизни гуннов. У Менхен-Хельфена не было необходимости делать обобщения (то есть выдвигать необоснованные гипотезы). Но в то же время он не отдавал предпочтение мелочам в ущерб панорамным обзорам. Автор увидел и показал в своей книге эпический характер великой драмы, развернувшейся на европейской сцене в самом начале нашей эры, столкновения армий и взаимодействия цивилизаций. Это масштабный и глубокий научный труд, который вряд ли кто-нибудь превзойдет в обозримом будущем.
Гуитти Азарпей
Петр А. Будберг
Эдвард X. Шафер
В истории западного мира 80 лет власти гуннов были всего лишь эпизодом. Святые отцы, собравшиеся на IV Вселенский собор в Халкидоне, проявили величайшее безразличие к всадникам варваров, которые всего лишь в сотне миль от них разоряли Фракию. И оказались правы. Через несколько лет голову сына Аттилы пронесли в триумфальной процессии по главной улице Константинополя.
Некоторые авторы чувствовали себя обязанными оправдать свое изучение мира гуннов пространными рассуждениями об их роли в переходе от поздней Античности к раннему Средневековью. Они утверждали, что без гуннов Галлия, Испания и Африка не капитулировали бы перед германцами или сделали бы это, но не так быстро. Само существование гуннов на востоке Центральной Европы якобы задержало феодализацию Византии. Возможно, это – правда, но, может быть, и нет. Но если бы историческое явление считалось достойным нашего внимания только в том случае, если оно оказало определяющее влияние на то, что последовало за ним, тогда ацтеки и майя, вандалы в Африке, бургунды, альбигойцы и королевства крестоносцев в Греции и Сирии были бы стерты с таблиц покровительницы истории Клио. Сомнительно, что Аттила «делал историю». Гунны исчезли, как авары, «сгинули, как обры» – так писали древние русские хронисты о народах, исчезнувших навсегда.
Поэтому представляется странным то, что гунны даже по прошествии пятнадцати столетий вызывают столько эмоций. Благочестивые души до сих пор содрогаются, когда слышат об Аттиле, Биче Божьем, а немецкие университетские профессоры в своих мечтах восторженно следуют за гегелевским «мировым духом» на лошади. Их можно обойти вниманием. Но некоторые турки и венгры все еще громко поют хвалебные песни во славу своего великого предка, умиротворившего мир, и Ганди – все в одном. Самыми страстными противниками этого кочевого народа являются русские ученые. Они проклинают гуннов так, словно те бесчинствовали на Украине только вчера. Некоторые ученые в Киеве так и не смогли простить грубого уничтожения «первой процветающей славянской цивилизации».
Такая же яростная ненависть сжигала Аммиана Марцеллина. Он, как и другие писатели IV и V вв., изображали гуннов дикими монстрами, что мы можем видеть и сегодня. Из-за ненависти и страха представляли гуннов в ложном свете с тех самых пор, как они впервые появились в низовьях Дуная. Подобную тенденциозность можно понять, хотя трудно объяснить, а литературные свидетельства следует перечитать заново. С этого и начат настоящий труд.
В главах, касающихся политической истории гуннов, не просто излагаются события. Рассказ о рейдах Аттилы в Галлию и Италию нет необходимости повторять – его можно прочитать в любом учебнике истории, посвященном упадку Римской империи. Так что в дальнейшем будем считать, что читателю он известен, по крайней мере в общих чертах. Однако многие проблемы ранее не рассматривались, и немало ошибок было допущено Бьюри, Зееком и Штейном. Это утверждение никак не повлияло на статус сих маститых ученых, поскольку гунны никогда не были в центре их интересов. Но подобные недостатки свойственны и книгам, в которых гуннам уделено больше внимания, и даже монографиям. Первые 40–50 лет истории гуннов рассматриваются весьма поверхностно. Конечно, документальных источников немного, но все же не так мало, как некоторые считают. К примеру, о вторжении в Азию в 395 г. существует изобилие сирийских источников. Некоторые вопросы, поставленные правлением Аттилы, навсегда останутся без ответа. На другие, однако, источники дают односторонние ответы. Изучение мира гуннов, по большей части, опиралось на нелитературные источники, и так было у Гиббона и Тиллемона. Обсуждение хронологии может зачастую испытывать терпение читателя, но с этим ничего не поделаешь. Евнапий, который в своих «Исторических записках» тоже писал о гуннах, как-то спросил, какое влияние на историческую науку имеет знание того, что сражение при Саламине было выиграно эллинами при восходе Сириуса. Евнапий имеет учеников и среди наших современников, и, возможно, их даже больше, чем когда-либо. Остается только надеяться, что Бог милует нас от историка, которому будет все равно, был Пёрл-Харбор до или после вторжения в Нормандию, потому что «в высшем смысле» это не имеет значения.
Во вторую часть настоящей книги вошли научные исследования об экономике, общественном устройстве, военных действиях, искусстве и религии гуннов. От предшествующих изысканий эти работы отличает широчайшее использование археологического материала. В своей книге «Аттила и гунны» (Attilla and the Huns) Томпсон отказывается обращать на него внимание, а то немногое, на что ссылается Альтхайм в «Истории гуннов» (Geschichte der Hunnen), он знает из вторых рук. А между тем материала – в русских, украинских, венгерских, китайских, японских и, с недавнего времени, монгольских публикациях – море. В последние годы археологические исследования велись с такой скоростью, что мне пришлось, работая над публикациями о них, постоянно менять свои взгляды. Монументальный труд Вернера по археологии империи Аттилы, опубликованный в 1956 г., уже во многом устарел. Я полагаю и надеюсь на то, что то же самое через 10 лет можно будет сказать и о моих исследованиях.
* * *
Хотя я хорошо понимаю опасности, которые таятся в поиске параллелей между гуннами и другими кочевниками евразийских степей, признаюсь, что мои взгляды в определенной, надеюсь, не чрезмерной, степени сформировались под влиянием опыта, полученного мной во время общения с тувинцами Северо-Западной Монголии, среди которых я провел лето 1929 г. Они были в то время самым примитивным тюркоговорящим народом на границе Гоби.
Возможно, меня станут критиковать за то, что я уделил слишком мало внимания тем, кого Роберт Гёбл назвал иранскими гуннами: кидары, белые гунны, эфталиты, хуна. Обсуждая термин «гунн», я не мог не размышлять об этих названиях, но дальше этого не пошел. Литературы о данных племенах – или народах – очень много. Они находятся в центре «Истории гуннов» Альтхайма, хотя тот практически игнорирует нумизматические и китайские свидетельства, над которыми Еноки работал много лет. Труд Гёбла «Документы по истории иранских гуннов в Бактрии и Индии» (Dokumente zur Geschichte der iranischen Hunnen in Baktrien und Indien) является самым глубоким исследованием их монет и печатей и, на основе этого, их политической истории. И все же остаются проблемы, в решение которых я не смог внести значимого вклада. У меня нет ни лингвистических, ни палеографических знаний, чтобы судить о правильности разных, зачастую совершенно непохожих, объяснений происхождения монет. Но даже если когда-нибудь ученые, работающие с этим не поддающимся пониманию материалом, придут к единому мнению, результат будет сравнительно скромным. Mihirakula и Toramana останутся просто именами. Нет ни поселения, ни захоронения, ни кинжала или обломка металла, которые могли бы быть приписаны им или любым другим иранским гуннам. Пока недостаточные и противоречивые описания их жизни не будут в значительной степени дополнены археологическими находками, знатоки гуннов Аттилы с благодарностью примут то, что им могут предложить эксперты по так называемым иранским гуннам, но мало что из этого может быть использовано для серьезных исследований. Недавно обнаруженный настенный рисунок в Афросиабе, древнем Самарканде, судя по всему, является первым лучом света в темноте. Будущее в изучении эфталитов находится в руках советских и, полагаю, китайских археологов.
Я отдаю себе отчет в том, что некоторые главы моей книги читать трудно. Например, глава о гуннах после смерти Аттилы привлекает внимание к событиям вроде бы незначительным, к людям, кажущимся не более чем тенями. От германских саг она перескакивает к духовным проблемам в Александрии, от иранских имен давно забытых вождей к землетрясению в Венгрии, от жрецов Исиды в Нубии к Мидл-стрит в Константинополе. За это я не стану приносить своих извинений. Некоторые читатели определенно сочтут соединение разрозненных частей головоломки таким же захватывающим, каким оно показалось мне. И я легкомысленно признаюсь в художественном гедонизме, который лично для меня является далеко не последним стимулом для увлечения Средневековьем. А чтобы успокоить тех, кто с нечистой совестью называет то, что они делают, Историческими Исследованиями – именно так, с прописных букв, – скажу следующее: я не понимаю, почему история, скажем, Нижней Калифорнии заслуживает больше уважения, чем прошлое балканских гуннов в 460-х гг. Sub specie aeternitatis – и те и другие канули в небытие.
А. Франс в своем романе «Суждения господина Жерома Куаньяра» привел чудесный рассказ о юном принце Земире, который приказал своим мудрецам написать историю человечества, так что он, просвещенный опытом прошлого, сможет допускать меньше ошибок, став монархом. Через 20 лет мудрецы явились к принцу, к тому времени уже королю. За ними шел караван из двенадцати верблюдов, каждый из которых нес 500 томов. Король потребовал более короткую версию. Мудрецы вернулись еще через 20 лет только с тремя навьюченными верблюдами. Но и это короля не устроило. Прошло еще 10 лет, и мудрецы привели одного вьючного слона. Еще через 5 лет мудрец пришел с одной большой книгой, которую вез ослик. Король уже был на смертном одре, но он не хотел умереть, так и не узнав истории людей, и попросил мудреца изложить ее очень коротко. Мудрец ответил, что для этого, по сути, достаточно трех слов: они рождались, страдали и умирали.
Король, не имевший желания изучать бесчисленные тома, был по-своему прав. Но пока люди, возможно, по глупости хотят знать, «как это было», будут существовать книги, подобные той, что вы держите в руках. Dixi et salvavi animam meam .
Литературные свидетельства
Глава о гуннах, написанная римским историком Аммианом Марцеллином (330–400), является бесценным документом . Она вышла из-под пера величайшего, по словам Штейна, литературного гения, которого мир узнал между Тацитом и Данте, и является также стилистическим шедевром. Безусловное превосходство Аммиана над другими авторами того времени, которые также не могли не упоминать о гуннах, становится очевидным из их описаний первого появления диких орд в северных балканских провинциях. Они повествуют в весьма скупых выражениях, что готы были вытеснены с насиженных мест гуннами, некоторые добавляют историю о самке оленя, которая проводила гуннов через киммерийский Босфор. И все. Они и не думали исследовать причины катастрофы Адрианополя, того ужасного дня 9 августа 378 г., когда готы уничтожили две трети римской армии. Иначе они бы обнаружили, что начало и источник, по словам Аммиана, всех крушений и несчастий – это события, имевшие место за Дунаем еще до того, как готы были допущены в империю. Они даже не пытались узнать, кто такие гунны, как они жили и сражались.
Мнение Аммиана интересно сравнить со следующим отрывком из книги VII труда «История против варварства» знаменитого историка-теолога Павла Орозия, расцвет деятельности которого пришелся на 415 г., а сам он был учеником святого Августина: «В тринадцатый год правления Валента, то есть некоторое время спустя как Валент начал по всему Востоку терзать церкви и убивать святых, этот корень наших несчастий дал обильнейшую поросль. Ибо ведь народ гуннов, долго живший за неприступными горами, охваченный внезапной яростью, воспламенился против готов и, приведя их в полное смятение, изгнал их с прежних мест поселения. Бежавшие готы, перейдя Дунай, были приняты Валентом без всякого заключения договора. Они даже не отдали римлянам оружие, чтобы чувствовать себя с ним в большей безопасности. Потом из-за нестерпимой жадности полководца Максима готы, принужденные голодом и несправедливостью взяться за оружие, разбив войско Валента, разлились по Фракии, наполняя все вокруг убийствами, пожарами и грабежами».
Если арианская ересь Валента была корнем всех зол, а нападение гуннов на готов – лишь следствием, тогда заниматься изучением гуннов – впустую тратить время и усилия. Существовала даже опасность того, что, глядя с очень близкого расстояния на gesta diabolic per Hunnos , можно упустить из виду самого дьявола. Орозий обратил внимание только на сверхъестественные силы – Бога или демонов. Его не интересовало, что предшествовало событию или какими являлись его последствия, если это нельзя было использовать для теологических уроков. В общем, Орозий и все христианские авторы Запада не проявили интереса к гуннам. Аммиан назвал сражение при Адрианополе другими Каннами. Он не сомневался, даже когда казалось, что все потеряно: каждый Ганнибал найдет своего Сципиона, убежденного, что империя будет существовать до скончания веков: «Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока» (His ego nес metas rerum nex tempora pono: imperium sine fine dedi) . Среди христиан Руфин был единственным человеком, который мог сказать, что поражение при Адрианополе стало началом бедствия для Римской империи, тогда и с тех пор. Другие видели в этом всего лишь триумф ортодоксальности и в красках описывали гибель проклятого еретика Валента. Орозий посчитал смерть неудачливого императора доказательством единственности Бога.
Демонизация
Возможно, отсутствие интереса к гуннам объяснялось и другой причиной: они были демонизированы. Когда в 364 г. Иларий из Пуатье предсказал пришествие Антихриста в рамках одного поколения, он повторил то, что, должно быть, думал на протяжении двух лет правления Юлиана. Но с тех пор Христос одержал верх, и только такой упрямый фанатик, как Иларий, мог увидеть в отказе императора сместить арианского епископа знак приближающегося конца света. Даже те, кто все еще были приверженцами хилиазма доконстантиновской церкви и считали Божественные установления (Divinae institutions) Лактанция своим путеводителем в будущее, не ожидали, что вскоре услышат своими ушами звуки трубы архангела Гавриила («Падение и уничтожение мира скоро будет иметь место, но, судя по всему, ничего подобного не произойдет, пока стоит Рим»).
Все изменилось в начале 378 г. Италия не подвергалась нашествию варваров со времени правления императора Аврелиана (270–275). Теперь она внезапно оказалась под угрозой «нечистого и жестокого врага». Паника распространилась по городам; поспешно возводились импровизированные укрепления. Амвросий, недавно потерявший своего брата Сатира, нашел утешение в мысли о том, что он был «взят из жизни для того, чтобы не попал в руки варваров… чтобы не видел руин всей земли, конца мира, похорон родственников, смерти сограждан». Это было время, предсказанное пророками, «когда они поздравляли мертвых и оплакивали живых» (gratulabantur moritus et vivos plangent). После Адрианополя Амвросий чувствовал, что «на нас надвигается конец мира». Повсюду война, чума и голод. Последний период мировой истории близился к завершению: «Мы живем на закате века» .
В последней декаде IV столетия эсхатологическая волна захлестнула Запад от Африки до Галлии. Антихрист уже родился, и скоро он взойдет на трон империи . Еще три поколения, и будет возвещено о приходе нового тысячелетия, но не раньше, чем бесчисленные множества погибнут в ужасах, этому предшествующих. Час суда приближается, знаки, на это указывающие, становятся яснее с каждым днем.
Гоги и магоги (Иез., 38: 1-39: 20) надвигались с севера. Начальные буквы этих слов, по словам Августина, который сам отвергал такие отождествления, навели некоторых людей на мысль, что это геты (готы) и массагеты. Амвросий принял готов за гогов. Африканский епископ Кводвультдеус не смог решить, должен ли он идентифицировать магогов как мавров или как массагетов. Почему, собственно, массагеты? В V в. не было никаких массагетов. Однако, учитывая, что Темистий (Фемистий), Клаудий и позднее Прокопий называли гуннов массагетами, представляется вероятным, что те, кто идентифицировал магогов с массагетами, на самом деле имели в виду гуннов. В Талмуде, где гот – это гог, магог – «страна кантов» – царство белых гуннов.
Иероним не разделял хилиастских страхов и ожиданий своих современников. Придавая новую форму труду Викторина Петавийского Commentary on the Revelation, он заменил последнюю часть, полную хилиастских идей, отрывками из Тихония. Но когда в 395 г. гунны вторглись в западные провинции, он также стал опасаться, что «римский мир рушится» и конец Рима означает конец всего. Четыре года спустя, все еще пребывая под впечатлением катастрофы, он уже видел в гуннах дикарей, удерживаемых за Кавказскими горами железными воротами Александра. Ferae gentes – это гоги и магоги из легенды об Александре. Иосиф Флавий (37/8-100), который первый заговорил о железных воротах Александра, считал скифов магогами. Иероним, бывший его последователем, идентифицировал скифов Геродота как гуннов и таким образом неявно приравнял гуннов к магогам. Орозий сделал то же самое; его «неприступные горы», за которыми гунны оказались заперты, были теми, где Александр построил стену для удерживания гогов и магогов. В VI столетии Андрей из Кесарии в Каппадокии все еще придерживался мнения, что гоги и магоги были теми скифами с севера, «названными нами гунника». Если даже сдержанный Иероним некоторое время был склонен видеть в гуннах спутников апокалиптических всадников, можно представить, что чувствовали суеверные массы.
После 400 г. хилиастские страхи несколько ослабли. Однако за гуннами продолжал стоять дьявол. Любопытный рассказ Иордана об их происхождении почти наверняка основан на христианской легенде о падших ангелах. Нечистые духи «даровали свои объятия колдуньям и породили эту дикую расу». Гунны не были людьми, похожими на другие народы. Эти страшные люди – огры (ogre – Hongre = Hungarian – венгры), обитавшие на пустынных равнинах за границами христианского мира, откуда они неоднократно наступали, чтобы приносить смерть и разрушение верующим, были отпрысками daemonia immunda. Даже после падения царства Аттилы людей, которые произошли от гуннов, считали союзниками дьявола. Они окружали своих врагов тьмой. Авары, которых Григорий Турский назвал чуни, «искусные в волшебных хитростях, заставляли их, то есть франков, видеть иллюзорные образы и полностью победили их» (magics artibus instructi, diversas fantasias eis, i. e., Francis ostendunt et eos valde superant).
Можно с уверенностью утверждать, что одна только такая демонизация не помешала бы латинским историкам и религиозным писателям изучать гуннов и описывать их, как это сделал Аммиан. Тем не менее запах серы и жар адского пламени, сопутствующие гуннам, отнюдь не благоприятствовали историческим исследованиям.
Отождествления
Какими восточные авторы видели гуннов? Можно было бы ожидать, что греческие историки сохранили по крайней мере толику этнографического любопытства Геродота и Страбона. Но то, что мы имеем, не может не разочаровывать. Вместо фактов они предлагают нам отождествления. Латинские хронисты V в., называя гуннов своим собственным именем, не так руководствовались желанием быть точными, как были вынуждены основываться на фактах из-за незнания литературы. Они почти ничего не знали о скифах, киммерийцах и массагетах, чьи названия греческие авторы постоянно меняли на гуннов. Однако даже в те времена, когда существовала латинская литература, достойная своего славного прошлого, латинские писатели – и прозаики, и поэты – остерегались околичностей и отождествлений, в которых погрязли греки. Авсоний редко упускал возможность показать, насколько он начитан, тем не менее он воздерживался от замены настоящих названий варваров, с которыми сражался Грациан, теми, что были ему известны из Ливия и Овидия. Амвросий тоже избегал употребления архаических и ученых слов. Гунны, а не массагеты напали на аланов, которые бросились на готов, а не скифов. У Амвросия, бывшего consularis, римская трезвость и антипатия к спекуляциям была такой же живой, как у Авсония, ритора из Бордо. Сравнение панегирика Феодосию Паката с речами Темистия является разоблачающим. Галлы называли гуннов их названием, греки именовали их массагетами.
Как и на Западе, многие восточные авторы не испытывали интереса к захватчикам. К ним относились как к бандитам и дезертирам и называли их скифами – это название в IV и V вв. давно утратило свое специфическое значение. Оно широко применялось ко всем северным варварам, независимо от того, были они кочевниками или крестьянами, говорили на германском языке, иранском или любом другом. Тем не менее в словаре образованных людей слово удержало, хотя и в ослабленном варианте, часть своего первоначального значения. Вызванные им ассоциации должны были определить отношение к варварам. И временами совсем непросто решить, кого именно имеет в виду автор. Кто они: «царские скифы» Приска, доминирующее племя, как у Геродота, члены царского клана или просто представители знати? Недостаточно сказать, что эта фраза – только один из нескольких примеров литературного долга Приска Геродоту. Это определенно так. Но было бы странно, если бы человек, который нередко использовал это и другие выражения великого историка, не поддался искушению видеть гуннов такими же, как древние видели скифов.
Загрузка...