Родители решили провести лето в деревне у бабушки. Какой бред у меня столько планов на лето с моими друзьями. Я была против, жить в глуши три лучших месяца в году, без друзей и компьютера. Но родителей переубедить было невозможно. Собрав вещи, мы отправились на вокзал. Там в большом поезде мы ехали целых двенадцать часов, да ещё и с пересадкой. Уже тогда я поняла, что это будут самые ужасные каникулы в моей жизни. Приехали мы в маленькую деревню, в ней всего было десять домов и один магазин. Мы приехали вечером, уже смеркалось, в деревне стоял жуткий запах навоза, и куча грязи. Мне стало противно и жалко саму себя, ведь мне придётся жить здесь целых три месяца. В доме было ещё хуже: деревянные полы, крыша, что течёт просто кошмар. Кровать была не удобная, и я почти не выспалась, да ещё утром меня разбудил надоедливый петух. Я бросила взгляд на часы, что висели на стене, было только шесть утра. Ничего не оставалось, как идти завтракать. Завтрак тоже не удался. Бабушка пожарила блины и дала молоко, но я это не люблю. Пришлось идти осматривать деревню голодной. Женщины спешили в коровники и кормили скот, мужчины были в поле, а дети баловались в грязи, им было весело и совсем не противно, поморщившись, я пошла в магазин. Надо сказать таких маленьких магазинов я ещё не видела. В городе большие супермаркеты, с огромным количеством выбора, а здесь почти ничего не было, но местные им гордились. Как оказалось на пять сёл это единственный магазин. Мне стало жутко и захотелось домой упасть в мягкую кровать и посидеть в контакте. Но на все мои уговоры уехать родители не обратили внимания, говоря, что мне здесь ещё понравится. Прошла неделя, мне уже хотелось удрать отсюда, но приходилось терпеть. Деревенская еда мне была противна и я почти ничего не ела. От скуки я не знала, куда себя деть. И вот бабушка отправила меня в лес за грибами. Пробираясь, сквозь кусты я порвала новую одежду и перепачкалась, я собирала грибы, думая как отомстить родителям за столь ужасные каникулы. И внезапно пошёл ливень. Мокрая насквозь я стояла под раскидистым дубом, как внезапно раздался смех. Мне уже хотелось убить того, кто так заливисто хохотал, и я увидела босоногого парня, который, заливаясь смехом, мчался насквозь мокрый под дерево, где стояла я. Первое, что я заметила это русые волосы длинной до плеч, потом синие как океан глаза. Он, хохоча, кружился под дождём и чуть не сбил меня с ног. Его синие глаза с любопытством меня разглядывали. Он увидел девочку невысокого роста, с каштановыми волосами и серыми глазами. Я никогда не гордилась собой, считая себя некрасивой, и сейчас опустила глаза, видя перед собой такого красивого парня. Я сразу же покраснела, моя одежда была порвана и я испачкалась. Залившись слезами, я хотела убежать, но парень схватил меня за руку и подтащил к себе, спокойно вытер слёзы и обнял. Мне стало не ловко, и он это заметил, выпустил меня с объятий и серьёзно на меня посмотрел. – Ты не местная. – Это прозвучало как утверждение, а не вопрос. Я кивнула. – Знаешь в такой одежде ходить по лесу не то, что неудобно это просто опасно. – Глядя на меня синими глазами, он сказал это так, что мне стало стыдно. Мне очень хотелось убежать, но парень схватил меня за руку и повёл за собой. Парень притащил меня в соседнее село, оказалось, что он здесь живёт. Надо уточнить звали его Миша. Он завёл меня в дом. Там всё, так же как и у бабушки. Я увидела очень красивую женщину, она хлопотала по дому. У неё были длинные чёрные волосы, сплетённые в тугую косу, зелёные глаза, она была настоящей деревенской красавицей. – Мама я не один. – Сказал Миша. – Кто на этот раз. Кошка, собака? – Спросила женщина и повернулась. Она с удивлением посмотрела на меня. – Вы что в болоте лазили? – Мы были в лесу. И я вообще то чистый, а она городская. – Ответил парень. – А теперь ясно! – Улыбнувшись, сказала мама. Женщина взяла меня за руку и увела. Мама Миши меня вымыла и одела, мне было ужасно не ловко. Она подарила мне красивое цветастое платье. Я, задумавшись, вернулась домой. Родители с удивлением смотрели на меня. Я шла в красивом платье, которое в городе никогда бы не одела. Они решили, что с меня хватит, и хотели уехать, но я согласилась остаться. Встав рано утром, вместе с петухами, я спустилась к завтраку, сегодня были столь не любимые мною блины с молоком. Бабушка поставила передо мной пустую тарелку, говоря, что я всё равно ничего не ем. – Бабушка прости меня. Я хочу кушать. – Я нежно обняла бабушку. Она, улыбнувшись, дала мне завтрак. Я съела блины и выпила молоко. Родители и бабушка, улыбаясь, на меня смотрели. После завтрака я снова отправилась в лес за грибами, так как вчера их не принесла. Собирая грибы, я всё думала про Мишу. Забывшись в мыслях, я ничего не замечала. – Эй! – раздалось у меня за спиной. Я обернулась и увидела того, кем были заняты все мои мысли. – Как хоть тебя зовут? – спросил Миша. – Я Арина. Парень взглянул в мою корзинку и захохотал – Здесь одни поганки. – Я в них не разбираюсь. – Спокойно сказала я. – Давай я помогу? – предложил Миша. Я кивнула. Он привёл меня к реке. Там было много грибов, пока я их собирала, Миша нарвал букет красивых цветов и подарил их мне. Теперь жизнь в деревне не казалась мне такой страшной, я была счастлива. Миша не давал мне скучать, мы ходили в лес или на речку, он показал мне кучу красивых мест. Я забыла городских друзей и всем сердцем полюбила Мишу. Он был абсолютно не похож на городских парней, добрый, ласковый и очень заботливый. Пришло время попрощаться. Я не знала, как сказать Мише, о своих чувствах и мне нужно было уезжать. Попрощавшись с любимым, я ни слова не сказала о своих чувствах, но сказала, что приеду следующим летом. Мы с родителями приехали в город. Теперь здесь мне стало тяжело дышать. Я скучала за Мишей, за бабушкой, за тишиной и покоем, за запахом парного молоко, даже за надоедливым петухом. Ходила в школу и видела, что люди в деревне гораздо лучше, чем в городе. Я разочаровалась в городских друзьях. И на меня напала тоска. Как- то утром меня разбудил крик. – Арина, Арина. Я выглянула в окно и увидела Мишу. Меня удивило, как он меня нашёл и в то, же время я была рада. Оказалось, что он жить без меня не мог, узнал у моей бабушки, где я живу, и примчался ко мне. Шёл дождь, а мы обнимались. Я убедила родителей и уехала жить к бабушке. Училась и жила в деревне. Вот так и прошли мои лучшие каникулы.
Приветствую, Вас читатели блога!
Акромя собирательства анекдотов и всевозможных прикольных фраз, афоризмов и высказываний, я давненько коллекционирую смешные, забавные случаи из Жизни. Раньше записывал их на бумагу или держал в памяти, но теперь появилась возможность публикации для широкого круга читателей блога.
Предлагаю Вашему вниманию два рассказа из деревенской жизни. В какой деревне, в каком районе происходили события, - затрудняюсь ответить, - мне это самому рассказали, я лишь произвёл литературную огранку. Первый рассказ о странном, загадочном дачнике, что завелся возле деревни. Второй юмористический рассказ о влиянии непечатных слов, которые обычно не произносятся при женщинах и детях. Итак, читайте!
Несолидное дело
Деревня у нас небольшая. Раньше, конечно больше была, пока в начале лихих девяностых демократично не вышла из состава колхоза «Красный овощевод». А как вышла, так в упадок и пришла. Молодежь разъехалась, мужики, что попроворнее в город подались, остались одни старики и бывшие колхозные пьяницы.
Казалось, всё – капут. Но нет. Случилось обстоятельство, которое немного продлило деревеньке существование. Вначале тех же девяностых проезжал мимо наших мест то ли депутат, то ли генерал, то ли бизнесмен, то ли новый русский, то ли бандит, то ли начинающий олигарх, - одним словом состоятельный в денежном отношении мужичок. Понравились ему наши места, и решил он построить себе дачку.
Закипели строительные работы. Сначала строили солдаты, затем их сменили представители народов Средней Азии. Деревня ожила: старухи продавали строителям-ударникам самогон, а мужики таскали со стройки различные стройматериалы. Стройматериалы пропивали или использовали для ремонта хозяйственных построек. Жизнь в деревне кипела.
И вот дачку построили. Строительство вышло неплохо: три этажа, две спутниковые тарелки и двухметровый кирпичный забор с железными воротами. Но как то неказисто и одиноко смотрелась новостройка среди почерневших, покосившихся хат и полуразрушенных курятников. Строители разъехались, местные мужики пропили последний цемент, песок и обрезки труб. Жизнь в деревне опять замерла.
Хозяин особняка появлялся редко. В основном приезжал в пятницу вечером, скрывался за забором из красного кирпича, вел себя тихо и незаметно, ни с кем не общался, а в воскресенье вечером опять уезжал в город. Весной в половодицу он вообще не приезжал, особенно после случая, когда в луже затонул его джип-внедорожник. В народе ходили всевозможные слухи о неизвестном загадочном обитателе.
Однажды, перед Майскими праздниками, произошел невероятный случай. Железные ворота неожиданно открылись, и из них вышел сам хозяин. Причем вышел не один, а с тачкой груженной хворостом и ветками. Хворост и ветки были аккуратно свезены к лесу, что находился в шагах тридцати от дачи. Затем, ситуация повторилась, - видимо загадочный обитатель на своём участке всерьёз занялся обрезкой деревьев.
Местные мужики смекнули: а что если подсобить? Может за работу перепадет пару бутылок? В очередной раз, когда хозяин вышел с тачкой, к нему подошел простой деревенский мужичок по имени Афанасий. Стесняясь, Афанасий, сказал, что нехорошо такому солидному господину в одиночку делать такое несолидное дело, а также намекнул, что всего за четыре пузыря и пол батона колбасы бригада высококвалифицированных специалистов сделает за него всё наилучшем образом. Хозяин отнесся с пониманием, сказав, что ему порядком надоело возить тачку к лесу, а веток ещё много.
Он скрылся за тяжелыми железными воротами. Через полчаса ворота открылись и из них выехал черный джип-внедорожник… Сзади к джипу была прицеплена, уже известная, тачка, груженная хворостом и ветками. Внедорожник газанул и резко затормозил у леса…
Могущество непечатного слова
Деревня наша находится в живописном местечке средней полосы страны. Вокруг лес, речка, озерцо и чистый воздух. Старожилы помнят, как в старые времена приезжали в наши края художники с целью запечатлеть природу для последующих поколений, пока те еще не испортили её благами цивилизации.
И сейчас приезжают, но только не художники-живописцы, а городские, - простые городские обыватели. Приезжают не с целью создать творение живописи, а с целью, как бы сказать помягче, - расслабиться и отдохнуть на лоне Природы, залить в себя избыточное количество всевозможного алкоголя, чем-нибудь его заесть и свалиться поспать на бренную землю.
Деревенские по началу возмущались непристойным поведением городских. Но потом стали извлекать выгоды из такого положения. Выгоды заключались в продаже отдыхающим самогона, сала, зелени, овощей, фруктов и других кушаний, которые было жалко выбросить, а собаки не ели. Дед Тромфимчук даже стал сдавать в аренду свою лодку, прося за услугу три пачки заграничных папирос. Деревня немного ожила…
Но одно обстоятельство сильно огорчало местных жителей. Дело в том, что городские повадились мыть свои машины аккурат возле озера. На это можно было бы не обращать никакого внимания, но по чистой водяной глади начали плавать маслянистые пятна, а рыба стала попахивать бензином. Да и самим не приятно, когда Природу загаживают.
Городских сначала просили по-хорошему. Уговаривали, объясняли. Но уговоры и просьбы на них не действовали. Каждый из отдыхающих считал своим долгом вымыть свою машинку у озера. Причем мыли в одном и том же месте, где был подходящий подъезд к берегу.
Местные стали применять физические и силовые методы уговоров, но и это не оправдало ожиданий, наоборот, привлекло в деревню толпы милиционеров, следователей и повысило активность местного участкового. Кроме того, сами блюстители порядка стали отмывать городскую грязь в деревенском озере. Положение деревенских казалось безвыходным. Но нет, вскоре был найден гуманный способ спасения экологической ситуации.
В один прекрасный выходной день самодовольный и уверенный в себе городской житель подъехал к озеру с целью помыть свою иномарку. Начал мытьё, краем глаза видит, что с пригорка к нему спускаются несколько местных жителей. Жители не бранятся, не ругаются, как это было прежде, а смеются, улыбаются и тычут в него пальцами. Это сильно удивило и обескуражило горожанина. Ещё сильней удивило его появление деда Тромфимчука с фотоаппаратом. Дед запечатлел процесс помывки автомобиля, самодовольного и уверенного водителя, а потом крупным планом заснял небольшую табличку, что весела возле импровизированной природной автомойки. Сделав снимки, Трофимчук рассмеялся, вслед за ним засмеялись остальные жители деревни.
Табличка появилась совсем недавно, но оказывала на местных магическое действие:- она превращала гнев и возмущение в смех. Да, вместо того, что бы возмущаться поведением городских, деревенские стали над ними просто смеяться. Так, что же было написано на сей табличке? Давайте подойдём и прочитаем…
Ой! Нет! Автор, зная, что его рассказ читают женщины, дети, филологи, учителя русского языка и литературы, просто затрудняется дословно передать написанный на табличке текст, поэтому решился опубликовать его вольный перевод, который лишь отдалённо передаёт смысл. Вот, что получается: «Здесь, человеки нетрадиционной сексуальной ориентацией, сразу после того, как их поиспользовали в неестественной форме с помощью коловоротов, перфораторов, коленчатых валов, твердого абразива другие человеки нетрадиционной сексуальной ориентацией, подмывают свои (прилагательные, не переводятся) средства передвижения. Примечание: средства передвижения сделаны из фекальных масс, покрытых другими естественными выделениями, наличие фекалий прямо пропорционально уверенному выражению лица обделенного умом.»
Перевод получился большим, хотя на табличке было написано меньше. Но зато, мыть машины у озера городские перестали. И до сей поры не моют. Вот она сила непечатного слова!
РАССКАЗЫ ИЗ БЕСЕДКИ
ДЕРЕВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ
Помню, я как раз перешла на пятый курс, и это были мои последние летние студенческие каникулы. Первый месяц, как всегда, решила провести у бабушки. Несмотря на то, что она жила в городе, в её старом деревянном доме царил почти деревенский дух. Именно поэтому на вопрос студенческих друзей: «куда поедешь?», я в шутку отвечала, что еду в деревню к бабушке.
Что сохраняло в доме упомянутый деревенский дух, то это, прежде всего, огромных размеров печь, занимавшая бо льшую часть кухни. И хотя в основном бабуля готовила на газовой плите, всякий раз, когда я приезжала, всё стряпалось в русской печи. По-хорошему, её давно бы нужно было снести. Но бабушка не хотела затеваться с перестройкой, так как всё надеялась, что дом вот-вот снесут, а её переселят в благоустроенную квартиру, где будет горячая вода, ванная и плита без громоздкого баллона, газ в котором обязательно должен заканчиваться в самое неподходящее время.
Правда, это «вот-вот» длилось уже лет десять, с тех самых пор, как вокруг вырос новый микрорайон, в котором девяти- и двенадцатиэтажные здания казались бетонными великанами рядом с несколькими старыми деревянными постройками, сохранившимися здесь с конца позапрошлого века. Казалось, местные власти давно забыли и о своих обещаниях, и об этих долгожителях – полуразвалившихся избах, и о доживающих в них свой век стариках.
Некогда
дома, подобные бабушкиному, стояли на
приличном расстоянии от узкой мощёной булыжником улочки. По ней начинался въезд
в такой же старинный, как сама улочка
город, появившийся здесь в средние века.
Жилые
дома всегда здесь строились вдали от улицы. Нередко от улочки постройки отделялись
роскошными фруктовыми садами и привычными для этих мест палисадниками с
кустарниками сирени, жасмина и шиповника.
Окраина, где родились и жили мои предки, стали похожи на настоящий современный
город лишь после второй мировой, когда она стала активно отстраиваться,
разрастаясь буквально на глазах. Увеличивался не только сам город, расширялись
его улочки, по которым раньше с трудом разъезжались две повозки, запряженные
лошадьми. Многие из старых узких улиц превратились позднее в
респектабельные проспекты и бульвары.
Чтобы расширить улицу, безжалостно выкорчевали сады и уничтожили все цветущие кустарники, а убогие деревянные фасады старых домишек прятали от посторонних глаз за чередой новомодных магазинов. Как говорится в русской пословице, с глаз долой – из сердца вон. Вот и перестали сердца у больших городских начальников болеть за судьбы деревянных развалюх и их обитателей. А может, и не болели никогда…
Надо
сказать, что бабушкин дом, несмотря на возраст, оставался довольно крепким. И,
если снаружи он выглядел неказистым, внутри был очень уютным. Две больших
комнаты смотрелись вполне современно, возможно, из-за того, что в них была приличная
мебель, хотя и старомодная, но всё же городская: раскладные диванчики, мягкие
глубокие кресла, напольные светильники, мягкие ковры на полу.
Бабушкина
же спальня выглядела совсем иначе. Она представляла собой миниатюрное
помещение, в котором едва умещалась массивная кровать с резными металлическими
спинками, украшенными ангелочками. На кровати высокая взбитая перина. Поверх
пухового одеяла кружевное покрывало ручной работы и внизу подзор с таким же
узором, как на покрывале. Но больше всего поражали своей архаичностью несуразно
большие подушки в вышитых наволочках под кружевной накидкой. Бабушка спала на
одной подушке, а их тут было не меньше четырёх, так что их назначение лично мне
было непонятно. А сверху лежала совсем миниатюрная подушечка, которую бабуля
смешно называла думочкой.
Впритык
к кровати стоял старый дубовый комод. На ажурной салфетке помимо часов в
хрустальном корпусе нашли себе место фарфоровые фигурки русской красавицы и балерины,
застывшей в позе, в которой крутят фуэте. Чуть поодаль разместились фарфоровая
пастушка и два забавных маленьких котёнка.
Ближе
к кровати на комоде стояла настольная лампа под зелёным матовым абажуром на
мраморной подставке. У бабушки смолоду была привычка перед сном читать лёжа в
постели, хотя меня она всякий раз ругала, когда видела, что я читаю лёжа. Но,
как говорится, привычка – вторая натура.
Всякий
раз за отлично сданную сессию бабуля делала мне какой-нибудь подарок. Она
считала, что отличную учёбу нужно и стимулировать, и поощрять, с чем
категорически не соглашались мои родители, критически относившиеся к бабушкиным
методам воспитания. Но если раньше ею дарились сравнительно недорогие вещицы,
то в этот раз я получила от неё миниатюрный диктофон, который умещался в
кармане.
Бабушка
не раз видела, как после возвращения с посиделок я записывала рассказы её знакомых
в подаренный ею блокнот. Кстати, если я вдруг что-то забывала, она охотно
напоминала о том, что я упустила - у неё была завидная память.
-Теперь
сможешь незаметно включить эту машинку – она всё запишет. А потом выбирай, что
тебе сто
ит заносить из неё в свой блокнот, а без чего можно обойтись,
когда станешь сюжеты обрабатывать,- пространно прокомментировала бабуля вручение
мне подарка за отличную учёбу по итогам четвёртого курса.
Зная,
как непросто было ей сэкономить на такую дорогую вещицу, ежемесячно откладывая
со своей маленькой пенсии, я не могла не прослезиться, когда благодарила её за
подарок.
* *
*
Близилось
воскресенье – время беседочных посиделок. Мои надежды услышать что-нибудь
интересное и записать всё на диктофон оправдались.
Часам
к пяти в беседке были все те, кто обычно
приходит сюда в выходной день. Опаздывала только Мария Васильевна – бабушкина ближайшая
соседка. Наконец, и она показалась в проёме, держа на вытянутых руках большой
поднос с пирогом.
-Сегодня
годовщина Сергея Георгиевича. Вот уже семь лет, как он покинул нас. Я всегда в
этот день его любимый пирог с рыбой пеку и гостей приглашаю, чтобы его добрым
словом помянули. Ну, а раз в этом году поминать его выпало на воскресенье,
сделаем это в беседке вместе с вами. Так уж случилось, что вы теперь стали
моими единственными друзьями, да и Сергея Георгиевича, должно быть, помните.
-А
что это Вы, Мария Васильевна, мужа Вашего покойного всё по имени-отчеству
величаете? Я давно об этом спросить хотел,- полюбопытствовал пан Вацлав, - кажется,
у вас, у русских, так не принято. Это мы и мать свою с детства на «вы» зовём, и
отца. И они друг к другу так же обращаются. Для поляков это нормально. А среди
ваших я как-то никогда не слышал такого обращения. Вы простите, что
любопытничаю.
-Ничего.
Только Сергей Георгиевич никакой мне не муж был. Он вообще мне не был
родственником.
-Как
же так? У вас ведь фамилия одинаковая была. Он у нас в ЖЕКе работал. Помню,
против какой фамилии он в ведомости расписывался. Мы с ним частенько в одно
время зарплату в кассу приходили получать, - вставила своё слово, как правило,
молчавшая Петровна, всю жизнь проработавшая дворнком.
-Так,
может, вы были однофамильцами?- поинтересовалась моя бабушка?
-Да
чего уж тут таиться. Теперь нечего. Столько лет прошло, считай, целая жизнь! Как
камень на душе лежал. Вот сейчас будем чай пить, пирог есть, Сергея Георгиевича
поминать я вам свою историю и расскажу. Видать, время пришло.
* *
*
А
история оказалась не только интересной и душещипательной, но и по-настоящему детективной.
Мария
Васильевна выросла в небольшой деревеньке. Так случилось, что женщин их семьи несколько
поколений подряд преследовали несчастья. Её бабушка овдовела, едва выйдя замуж,
так что и дочку - Аннушку уже без мужа рожала, без него её воспитывала.
Красоты
девочка была необыкновенной. А когда повзрослела, как говорится в сказках, от
неё «невозможно было глаз отвесть». Несмотря на то, что она родилась и жила в
деревне, за скотиной ходила и всю деревенскую работу по двору делала, помогая
матери, она совсем не была похожа на деревенских девушек ни внешне, ни
поведением. Стройная, даже изящная, она и ходила как-то иначе, чем её
деревенские подруги. Впрочем, подруг у неё не было – одни завистницы. Многие
деревенские парни, да и женатики заглядывались на молодую красавицу, но она
словно не замечала этого.
И
всё же один паренёк приглянулся ей. Произошло это после того, как он пришёл из
армии, отслужив срочную службу. Когда его призвали в морфлот, Аннушка была
школьницей и на таких взрослых парней вообще не обращала внимания. А вот он ещё
на проводах, на которые, как принято было, присутствовала вся деревня – и стар,
и млад, увидев девчушку, похожую на сказочную Алёнушку, своему другу шепнул: «Вон,
Серёга, видишь красавицу? К моему возвращению как раз подрастёт, и будет мне
готовая невеста. Всё сделаю, чтобы она мне не отказала. И пальцы буду держать,
чтобы без меня замуж не выскочила».
Три
года службы пролетели, и всё, о чём Николай мечтал, сбылось: и избранница без
него замуж не собралась, и ему после нескольких месяцев ухаживания не отказала.
Свадьбу, как и проводы в армию, гуляли всей деревней.
Да
только счастье молодых было коротким. Через полгода Николай умер. Не болел, ни
на что не жаловался. Пришёл с работы, почувствовал себя плохо, прилёг – сердце
остановилось. Аннушка подозревала, что произошло это неслучайно. Как-никак, на
подлодке служил. Мало ли что там могло случиться. Так что, выходит, дочь
повторяла судьбу своей матери и бабушки. Когда Николай умер, Аннушка была уже
беременна и в положенные сроки родила девочку.
В
деревне все на виду. Как говорится, сто
ит в одном конце деревни кому-то
чихнуть, как на другом ему здравия желают.
Когда
однажды сильно подвыпивший сосед под вечер пришёл к вдове в дом, якобы за солью
и стал приставать к женщине, она с трудом вытолкала его из избы, а он,
оказавшись на крыльце, во всё своё лужёное пьяное горло стал оскорблять
отвергнувшую его соседку.
Жена
пьянчуги, посмевшего посягнуть на честь женщины, слышавшая через открытые окна скабрёзную брань
мужа, в тот же вечер разнесла по деревне
слухи о том, какой распутницей является её соседка, прикидывающаяся порядочной
вдовой.
Вскоре
жизнь матери Марии Васильевны в деревне стала и вовсе невыносимой. Её имя стало
в деревне нарицательным. Иначе, как потаскуха теперь её никто не звал – отыгрались
и за её красоту, и на её независимый нрав, и за то, что она всё успевала и со
всем справлялась одна – без посторонней помощи. А ей и на самом деле всё
удавалось: дочь всегда была наряжена как кукла, потому что вдовушка сама и шила
и вязала; дом сиял чистотой; а сад и огород давали такой урожай, какого ни у
кого в деревне не было.
Казалось,
женщина смирилась со своей участью и даже научилась на замечать нападок со
стороны сельских жителей.
Но
баб это злило и раззадоривало ещё больше. Как-то к весне Анна решила кое-что подновить.
Съездила в район, купила хорошей краски и выкрасила крыльцо и забор. Когда на
следующее утро она вышла из дома и отправилась на ферму, закрывая калитку, едва
не потеряла сознание, когда увидела, что свежевыкрашенные ворота были обильно
вымазаны дёгтем. Всегда сильная и сдержанная, женщина, не удержавшись на ногах,
опустилась на землю и заплакала. Что-то в ней словно сломалось в этот момент, и
терпению пришёл конец.
Она
не услышала, как рядом остановился трактор, и даже не сразу поняла, что кто-то,
взяв её за дрожащие печи, пытается поднять с земли её обмякшее тело.
Это
был тракторист Сергей – некогда лучший парень на деревне – так обычно говорят о
сильных статных, а главное, не пьющих или мало пьющих деревенских парнях. Он
был самым близким другом мужа Анны, и кое-кто поговаривал, что он тоже был
влюблён в невесту друга, но потом смирился и женился на однокласснице, которая,
кстати, не переставала ревновать мужа, особенно теперь, когда Анна стала вдовой.
-Я
не могу тут долго стоять с тобой, Аннушка, сама знаешь, какая у меня Верка –
кто-нибудь увидит нас вместе и передаст ей, - совсем запилит. А ты послушай
моего совета: забирай Машеньку и уезжай отсюда. Заклюют тебя бабы. Разве ж они
могут рядом такую красоту сносить?! У Николая тётка, помнится, на хуторе под
Ковно жила. Она ещё у вас на свадьбе была, а потом на похороны приезжала. Отправляйся
к ней. Думаю,
она примет вас – она очень Кольку любила. Да и потом у неё своих детей нет. Уезжай,
Аннушка. Не будет тут тебе житья. Послушайся меня.
На
следующий же день, чуть рассвело, Анна с дочкой навсегда уехали из деревни.
Тётка
мужа приняла родственников хорошо, а в Машеньке вообще души не чаяла. И на Анну
нарадоваться не могла. С её появлением жизнь на хуторе изменилась: и в доме до
неё никогда такого образцового порядка не было, и в хлеву такой чистоты никто
не помнил.
Когда
Машеньке исполнилось семнадцать, тётка Николая умерла, а перед смертью позвала
к себе Анну и велела ей, пока ещё молода, выйти замуж хоть за бобыля, хоть за вдовца – всё жить легче станет.
Но
мужчин на хуторе было раз-два и обчёлся, да и те все женатики, а по соседним
хуторам Анне некогда было ездить.
Впрочем,
о своей судьбе вдова и не думала – как сложилось, так сложилось. Зато о будущем
Маши стала задуматься частенько – считай, та уже невестой была, а жениха не то,
что рядом, а и за семь вёрст не сыскать.
А
тут как-то, едва трава проклюнулась, неподалёку разбили лагерь военные. Возможно,
собирались проводить учения, но, похоже, планировали задержаться здесь на всё
лето.
Случалось,
солдатики забредали на хутор, а хуторяне поили служивых парным молоком и
угощали пирожками. Как-то раз на поиск отлучившихся из расположения части
солдат на хутор приехал на газике молодой лейтенант. Зашёл к Анне в дом воды
напиться, стал расспрашивать, когда и сколько раз захаживали к ним солдаты, не
мародёрничали ли. А тут как раз Машенька из лесу с полным лукошком земляники вернулась.
Как в дом вошла, так лейтенант разом дар речи потерял. Забыл, зачем на хутор
пришёл. Маша вся в мать пошла, только у Анны коса, как смоль чёрная, а у дочери
- будто из упругих льняных нитей сплетена – до самого подола, толстая и
белая-белая.
Маша
тоже на пороге застыла – перешагнуть его не в силах. Стоят оба – друг против
друга, смотрят во все глаза и из оцепенения выйти не могут, словно кто их
заколдовал. Видит Аннушка такую картину – враз всё поняла: так любовь с первого
взгляда поражает, да только очень редко она людей своим посещением жалует. И не
поймёт – радоваться тому, что у неё на глазах происходит, или спасать дочь от
наваждения нужно.
Ну,
что ты, Машенька, застыла? Иди, угощай гостя ягодами – вон сколько насобирала.
А дух какой в горнице стоит! А Вы садитесь за стол, товарищ лейтенант, и
поешьте земляники с молочком. Поди, ваш армейский повар таким вас не потчует.
Хозяйка
с дочерью тоже за стол сели. Не заметили, как за разговорами да за вкусным
лакомством просидели не меньше часа. Машенька вызвалась проводить лейтенанта.
С
тех пор он стал к ним захаживать чуть ли не каждый вечер. Почти всегда с букетом
приходил – по пути от лагеря собирал полевые цветы – колокольчики и ромашки. Не
успевали предыдущие цветы завянуть, как рядом в банке новые появлялись. Так что
вся большая комната была теперь всегда украшена, как на праздник престольный.
Ближе к макушке лета в букетах стали появляться высокие люпины, похожие на
свечи, горящие ярко-синим пламенем.
Отношения
молодых так быстро, не по-деревенски развивались, что в начале августа он сделал
Машеньке предложение. Анна нарадоваться не могла. Да и как было не радоваться!
Дочка вся от счастья светится, а о таком женихе только мечтать можно было.
Лейтенант Лёша (так с первого дня их знакомства начала звать своего суженого
Маша) был сиротой – родители погибли в войну, так что советоваться о женитьбе
было не с кем, и невесту свою на смотрины везти не к кому. Расписаться решили в
районе в ближайшую субботу, а скромную свадьбу по-семейному договорились
отметить на хуторе. За три дня Анна сшила дочери настоящее свадебное платье из
парашютного шёлка, купленного ею по случаю на барахолке.
Женщины
начали суетиться, едва взошло солнце. И стряпали вместе, и дом украшали. Жених
должен был приехать на трофейном «Опеле» к 8 утра. Это командир распорядился по
случаю бракосочетания своего любимчика машину выделить.
Волноваться
женщины стали уже часов в семь, будто какие-то предчувствия их мучили. А когда
лейтенант не приехал и в восемь, и в девять, Маша выбежала во двор и заметалась
по нему, как зверь в клетке. Вышла за ворота и стала вглядываться вдаль. Но
даже тогда, когда вдалеке она разглядела военную машину (впрочем, это был
совсем не «Опель»), нёсшуюся во весь опор по направлению к хутору, напряжение,
сковавшее всё её девичье хрупкое существо, не ослабевало.
Автомобиль
резко затормозил, выпустив из-под себя клубы песка и пыли, перемешавшиеся с
едким дымком, сопровождавшем машину на
всём пути следования.
Из
машины вышли два офицера. Маша знала
обоих – Алексей как-то привозил их на хутор с разрешения Анны Матвеевны,
отрекомендовав своими самыми близкими друзьями. Их тогда же и на свадьбу
пригласили.
* *
*
-Мария
Васильевна, не томи, рассказывай быстрее о том, что потом было,- оказался самым
нетерпеливым пан Вацлав.
-А
потом парни рассказали, как мой Лейтенант Алёша бросился накануне вечером двух
своих бойцов спасать – те после отбоя решили с кручи понырять в местную реку.
Там у неё такое сильное течение, что и днём не всякий отважится в этом месте
купаться, не то, что нырять. А эти два сорванца-первогодка оказались совсем
безбашенными. Август наступил. В это время здесь редко в реке купаются, но тот
август был таким жарким, что старожилы не могли вспомнить, когда такое на их
веку было, и было ли вообще.
Первого
парня он легко вытащил на берег – тот даже воды особо нахлебаться не успел. А
второго под корягу уволокло. Пока он солдата оттуда освобождал, сам одеждой за
корягу зацепился, а снять одежду под водой не смог.
Друзья
спохватились, что друга нет, только утром. Тот солдат, который на берегу
оклемался, с трудом соображал, что
произошло. Ему, нет бы, в расположение части побежать, да подмогу позвать. Хотя
под водой долго ли продержишься без воздуха. Только всё равно боец трусом
оказался – побоялся наказания за самовольную отлучку.
В
общем, нарушителя утром обнаружили,
прячущимся за палаткой, он и сознался во всём.
Друзья,
которые к нам с такими печальными вестями приехали, вытащили утром моего лейтенанта Лёшу вместе с
корягой. Тросом пришлось тащить. – коряга, наверное, давно на дне лежала, до
половины в ил и в песок вросла. А второго утопленника, которого Алёша из-под
коряги вызволил, без посторонней помощи вынырнуть не смог. Его тело через пару
дней нашли в нескольких километрах ниже по течению.
Вот
такая печальная история с моей любовью приключилась. Я ведь так замуж и не
вышла после всего – никто мне был после Лёши не люб. Вскоре и мама умерла. Не успела я ей признаться, что ждала от своего
лейтенанта ребёночка. Может, права была моя бабушка, утверждавшая, что на всю
женскую половину нашего рода проклятие наложено. Она говорила, что, видно, грех
красивым родиться – от завистниц житья не будет. Я то себя особо красивой не
считала – ни с мамой, ни с бабушкой, ни с
прабабушкой никакого сравнения нет.
-Что
Вы, Мария Васильевна, вы и сейчас красавица, честное слово,- не могла не
вставить я, всегда любовавшаяся красиво уложенным в бабету пучком густых волос
старушки и её, несмотря на возраст, стройной точёной фигурой. Даже под
множеством мелких морщинок на её лице нельзя было скрыть тонкие изящные черты:
аккуратный маленький нос и капризный изгиб всё ещё не поблекших розовых губ. Но
особенно поражали большие проницательные, иссиня-чёрные глаза, похожие на
омуты.
-Не
вводите меня в краску, Женечка. Нашли красавицу!
Видели бы Вы мою родню!
-Простите,
а кто у вас родился? Наверняка мальчик и его миновал рок, о котором Вы
рассказали.
-Нет,
у меня родилась девочка.
-Что
же она к Вам никогда не приезжает? Мы столько лет рядом живём, а ни разу не
видели, чтобы к вам с Сергеем Георгиевичем кто-нибудь из родни приезжал.
-Это
отдельная и, увы, опять печальная история, но, раз начала, если вы не устали
меня слушать, доскажу. Нутром чувствую, что должна поделится тем, что
надгробной плитой на душе столько лет лежало. Да кому ещё рассказывать, как не тем, кого я
считаю своими друзьями. Постараюсь покороче.
К
тому времени, как моя девочка родилась, хутор наш уже был мало похож на хутор.
Радом построили МТС. В тех краях никогда
колхозов не было, так что организовали на пустеющих землях совхоз. Народу много
отовсюду приехало. Власти помогали со стройматериалами. Вскоре домов в округе
стало больше, чем было в той деревне, где я родилась.
Среди
вновь прибывших однажды увидела одну из тётушек, которая жила в прежней деревне
неподалёку о нас.
Впрочем,
я скорее всего её бы не узнала – я ведь совсем маленькой с мамой на хутор
приехала. Так она сама меня у колодца остановила и, вместо того, чтобы
поздороваться, неприятно улыбнулась, обнажив верхний щербатый ряд зубов, после
чего воскликнула: «Никак байстрючка! Вот вы куда от людей спрятались со своей
бесстыжей матерью!»
Я
толком не понимала, что такое «байстрючка»,
только чувствовала, что это что-то нехорошее и очень обидное – да и не
могла такая противная тётка сказать ничего хорошего. Всё в ней мне было
противно.
Какая
же Вы байстрючка, Мария Васильевна?! Так обычно незаконнорожденных детей в
деревнях зовут. А Ваша мама была замужем. Просто Ваш папа до Вашего рождения
умер. Не Вы в том виноваты?- для всех присутствующих попыталась объяснить я.
-Разве
им важна была истина? Они себе вбили в головы, что раз мать меня одна растила,
значит, нагуляла ребёнка. Знаете, в деревнях народ порой очень жестокий попадается.
По-моему, в городах таких намного меньше. То ли они своей судьбой недовольны,
то ли тяжёлый крестьянский труд делает их чёрствыми и жестокими, но только я
для себя, пожив и в городе, и в деревне, почему-то именно такие выводы сделала.
В
общем, оказалось из нашей бывшей деревни сюда переехало сразу несколько семей,
так как полдеревни в одну ночь сгорело. Начался пожар в лесу, а оттуда огонь
перекинулся сначала на крайние дома, которые ближе к лесу стояли, а потом один
за другим начали гореть и соседние избы.
Ну,
ладно, их пожар заставил менять место жительства, а почему мы оттуда уехали и
почему ничего с собой не взяли из старого дома, я так до поры до времени не знала. Из всех моих игрушек только куклу
Дашу с собой увезли. Я потом долго ею играла – просто не на что было новые
игрушки покупать. Это уж потом пообжились, когда я стала сначала ходить в школу
в соседнее село, а потом вообще на неделю уезжала в интернат в местечко (так
там называли маленький районный городок в пятнадцати километрах от нашего
хутора), где и окончила школу. Там же окончила бухгалтерские курсы.
Благодаря
этому удалось устроиться в совхоз, где какое-то время работала в бухгалтерии.
Там мне приходилось видеться с бывшими односельчанами. Странно получается: даже
молодые унаследовали от своих родителей знания о том, что наша семья – это
изгои. На меня бесконечно бросали косые взгляды и шушукались за спиной. А уж
когда узнали, что я одна воспитываю дочь, нападки стали просто невыносимыми. Не
стесняясь, вслух говорили, что я в мать пошла и такую же байстрючку родила.
Оленька
стала частенько после улицы возвращаться домой заплаканной. Придёт, сядет в уголочке и ещё долго всхлипывает.
Как ни пыталась разузнать, кто и за что её
обижает, так ничего и не добилась и ни от неё, и ни от детей, с которыми
пыталась поговорить. А тут мамаши тех детей, у которых хотела правду узнать, прибежали
ко мне вечером скандалить, мол, что я за допросы их детям устраиваю, и даже
грозили, что со мной, с байстрючкой, разберутся, ещё и мужей своих к этому подключат.
Оля
всегда была спокойной послушной девочкой, а тут стала плохо спать. Я с трудом
уговаривала её поесть. Потом вообще беда приключилась. Хотя я почти уверена,
что причиной тому стали издевательства над моей девочкой со стороны ребятни. В
общем, врач, когда я вынуждена была повезти дочь на обследование, поставил неутешительный
диагноз – астма. И это у пятилетней девочки! Стали лечиться. Регулярно
принимали лекарства. Научила малышку самостоятельно пользоваться ингалятором. Я
хоть и материалистка до мозга костей, иначе, как злым роком, преследовавшим
женщин нашего рода, то, что случилось, назвать не могла.
Вечером, вернувшись с работы, отпустила
Оленьку погулять. Велела никуда со двора не уходить. Сама стряпнёй занялась.
Теперь, когда дочь стала плохо есть, старалась готовить только то, что она любила.
На этот раз жарила сырники. Вышла во двор позвать её к ужину. Зову – она не
откликается. Ещё светло было, а у меня в глазах потемнело, когда я нашла свою
девочку за домом сред крапивы. На ней был надет мешок из-под муки, а вокруг шеи
завязана пеньковая верёвка. Оленька была мертва. Здоровый ребёнок через
мешковину наверное мог бы дышать, но у неё была астма, и это, видимо, всё
решило. Побежала в контору, позвонила в район и вызвала и милицию, и медиков.
Надо сказать, приехали довольно быстро – всё-таки ребёнок погиб. Я написала
заявление. А когда следователь стал меня спрашивать, кого я подозреваю, я не
думая о последствиях, сказала, что
приезжие дети занимались травлей девочки, но чтобы вот так, возле дома напасть
на ребёнка…
Вы себе
даже представить не можете, что потом началось! Мне даже схоронить спокойно мою
девочку не дали – на кладбище пришли и по дороге с кладбища меня избили,
пригрозив, что если я об этом расскажу следователю, они мне такую же тёмную
устроят, какую их дети устроили моей байстрючке, с той только разницей, что верёвку
вокруг шеи потуже обмотают.
Я
после избиения три дня с постели встать не могла. Они волосы у меня с головы
клочьями рвали, потому, наверное, голова так и раскалывалась. Чуть поднимусь –
всё плывёт перед глазами, а тело само назад падает.
Уж
как узнал о том, что случилось Сергей Георгиевич, - ума не приложу. Наверняка
бабы деревенские новость разнесли. Но, так или иначе, через пару дней он
приехал. Сказал, что всё ждал, когда дети вырастут, чтобы со своей женой
развестись. А ещё он сказал, что считает себя виноватым в том, что не
заступался за мою маму, когда на неё ополчились все деревенские бабы, виноват,
что смалодушничал и не бросил свою взбалмошную жену, когда любимая им женщина
стала вдовой.
Я
в том своём состоянии – после пережитого горя и после избиения не до конца
понимала, о чём он говорит. Тем более удивилась, когда услышала, что он
предлагает мне выйти за него замуж. Нет, я, пожалуй, не столько не понимала,
сколько испугалась: как же так? Во-первых, дядя Серёжа – это друг моего покойного
отца, во-вторых, как он сам признавался, он очень любил мою мать. Я чуть было не вспылила. Хорошо, что у меня на
это сил не было. Увидев мою
растерянность, дядя Серёжа успокоил меня. Объяснил, что предлагает мне уехать с
ним далеко-далеко, чтобы спастись от этих жестоких людей, которые так и будут портить
мне жизнь, делая её невыносимой. А ещё он доходчиво объяснил, что иначе, как
супружеской парой нам нигде не удастся устроиться. Даже в гостинице в один
номер не поселят, если там придётся какое-то время пожить, пока не найдём
постоянное жильё. На новом месте снова появятся ненужные вопросы, типа, почему
молодая женщина живёт с чужим и уже
немолодым мужчиной. В те поры к сожительству относились как к нарушению норм
морали, а значит, чуть ли не как к преступлению. Он меня заверил, что не
претендует на меня, как на женщину. Просто будет мне вместо отца. Станет опекать,
беречь и баловать, одним словом, делать всё то, что делал бы мой настоящий отец
– его друг, если бы был жив.
Всё
взвесив, я поняла, что он предлагает самый лучший выход. После сороковин со дня
смерти Оленьки мы уехали из тех мест навсегда.
Мы
никому не признавались, что у нас фиктивный брак, тем не менее, прожив вместе чуть больше двадцати лет, Дядя
Серёжа сразу меня предупредил, что если я встречу того, с кем захочу связать
свою судьбу, я должна буду ему об этом обязательно сказать, и мы брак
немедленно расторгнем. Но тот, кто бы так запал мне в сердце и в душу, как
некогда лейтенант Алёша, мне не встретился.
Так
мы и жили с Сергеем Георгиевичем вдвоём: для всех – муж с женой, а для нас –
дочь друга и любимой женщины с её верным дядей Серёжей.
Вот
и вся история. Длинная она получилась. Впрочем, и жизнь, которая у меня
осталась за плечами, тоже короткой не назовёшь.
* *
*
Собравшиеся в беседке после рассказа Марии
Васильевны ещё долго находились в некоем оцепенении. Было о чём задуматься.
Первым
высказался пан Вацлав.
-Мы
вот вроде с вами славяне – во многом похожи, но если судить по пословицам,
которые я в университете изучал, вы умнее нас, поляков. Уж столько всего
мудрого в Вашем фольклоре. Вот,
например, - жизнь прожить, - не поле перейти. Или вторая: на всякий роток
не накинешь платок. И обе пословицы так подходят к Вашей истории, уважаемая
Мария Васильевна.
После
этих слов он приподнялся, подошёл к Марии Васильевне и, склонившись, поцеловал
ей руку.
А больше как-то никто и высказываться не
изъявил желания. Но все оставались под впечатления, думается, и после того, как
ещё выпили по чашке чая, съели по куску пирога, помянули Сергея Георгиевича и
отправились по домам.
Мы
с бабушкой не были исключением. Вернувшись из беседки, чуть ли не до полуночи
обсуждали услышанную историю.
На
следующий день я несколько раз прокрутила запись, сделанную с помощью
диктофона, после чего перенесла рассказ в блокнот.
Это
был мой последний рассказ из цикла «Рассказы из беседки».
Через
год бабушки не стало, и беседка осталась лишь в моих воспоминаниях, а
услышанные в ней истории много позже фрагментами вошли в мои рассказы, романы и
повести, за что я очень благодарна милым старикам, которые на несколько лет
любезно приняли меня в свою беседочную компанию.
Мы жили в городе, а на лето уезжали к бабушке в деревню погостить. Каждый раз я с нетерпением ждала того момента, когда собирались чемоданы со всеми необходимыми вещами для долгой поездки на поезде. Уже само путешествие казалось мне чем-то необыкновенным: под стук колёс забывалась суета городской жизни, а за окном поезда открывались неповторимые пейзажи, на которых горделиво выступали тонкие берёзки и вечнозелёные сосны.
Глубинка встречала нас пьянящим запахом гор, испещрённых таинственными пещерами, смешанным лесом и полянами, полными цветов. На сердце становилось легко и непринуждённо, душа радовалась пению птиц, шелесту зелёной травы, голубому небу, в котором парили белые, как сахарная вата, облака… Начиналась деревенская жизнь.
Утро в деревне воскрешал крик петуха. Из окна избы был виден сосновый бор, манящий погулять. Наскоро одевшись, я бежала в этот лес с кружкой в руках, чтобы собрать свежей земляники. Когда кружка становилась полной, довольная и счастливая, я отдавала её бабушке. Мы садились пить чай из самовара. Ягоды всыпали в кружку с чаем. Бабушка радовалась новому дню и строила планы. Испив чаю со свежими пирогами и ягодами, я шла в огород полоть траву. Пару часов кропотливой работы и грядка становилась чистой, сорняков как не бывало. Затем с сестрой мы приводили в порядок стайки, в которых ночью отдыхала корова. Дел всегда было так много! Но мы старались успевать всё, что было намечено бабушкой на день.
Прибравшись в стайках и пообедав, мы снова уходили в лес, чтобы насобирать грибов. Минуя могучие сосны, мы уходили вглубь берёзовой рощицы, которая пряталась в сосновом кольце. Маслята встречались тут и там, укрытые прошлогодней листвой. То маленькие, то большие грибы не ускользали от внимательных детских глаз. Встречались на пути и синявки, и подберёзовики, которые приносили необычайную радость: красивые грибы на бело-серых полосатых ножках со светло-коричневыми шляпками казались шедевром природы.
Краски леса были просто волшебными. Нежные зелёные берёзки шелестели на ветру, сосны деловито качали вершинами, а лесные птицы приземлялись рядом, едва не касаясь ладоней. Время в лесу пролетало быстро, а корзинки наполнялись свежими грибами.
Бабушка встречала нас на крылечке дома, радуясь грибам и веселью, которое мы приносили с собой. Пора было топить баню. Набрав по охапке дров из дровяника, мы дружно несли их в предбанник. Затем с шутками и хохотом, вооружённые вёдрами, мы бежали на колонку, чтобы накачать свежей воды из скважины. Дело спорилось быстро: и вот в баках уже полно чистой воды, а баню можно начинать топить. Бабушка тем временем, почистив грибы и картофель, готовила вкусный картофель с грибами. Она напекла ещё пирогов за время нашей прогулки по лесу и ждала деда с покоса. Мы аккуратно укладывали в печь дрова и разжигали огонь. Вот из бани пошёл дым. Ура! Часок-другой и в баньке можно будет мыться!
Вечером бабушка собиралась встречать бурёнку. Корова возвращалась с пастбища, а её хозяйка всегда переживала, как она погуляла. Бурёнка, целая и невредимая, мыча на распев и отзываясь на голос бабушки, шла домой с полным выменем молока. Бурёнка всегда узнавала бабушку по голосу и начинала постоянно мычать, словно рассказывая ей о прошедшем дне и своих похождениях. Загнав корову в стайку, бабушка немного успокаивалась. Задерживался на покосе дед. Она ждала его с минуты на минуту.
Дедушка вскоре приехал. Он ездил на покос косить траву на своём мотоцикле с люлькой далеко-далеко, в самую глубину леса. Дорога была нелёгкой: много преград встречалось на её пути. Бабушка всегда переживала за деда. Она боялась поломок мотоцикла в глухой чаще, где часто бродили медведи и лоси. Но на этот раз всё обошлось. Дедушка приехал очень довольный, только уставший.
Мы побежали играть на опушке леса, пока дедушка кушал и парился в бане. Поздно вечером, утомлённые весельем, мы вернулись в дом, где всё готовилось ко сну. Бабушка всегда наливала нам по стакану парного молока перед сном. Счастливые, мы прятались в подушках и одеялах, ожидая нового дня.
На покосе
В середине лета наступала пора заготавливать на зиму сено для скота. Покос деда располагался глубоко в лесу. До него обычно мы добирались на мотоцикле вначале по асфальтированной дороге, а затем - по лесной, испещрённой большими колеями и лужами. Дед всегда ездил на покос на мотоцикле с пристёгнутой к нему люлькой. Частенько он брал с собой внуков и бабушку.
Наступило раннее утро. Мы собрались на покос быстро, надев несколько тёплых свитеров, штанов и резиновые сапоги. Верхней одеждой служила куртка – ветровка, которая защищала от дождя и холода. Заготовив провизию, бабушка собиралась с нами. Она всегда садилась позади дедушки, крепко прижавшись к нему, а мы размещались в люльке.
Дорога по асфальту была долгой. Постоянные спуски и подъёмы в гору, которые её сопровождали, иногда закладывали уши. Мимо проносились берёзки и сосны. Ехать было весело. И вот он, долгожданный въезд на лесную дорогу, с которого всегда начиналось всё самое интересное.
Дедушка сбавлял скорость. Мы ехали и видели вблизи могучие сосны, которые словно приветствовали нас, кустарники и низкие деревья, скрывавшие в своих корнях норы лесных зверьков. Вдруг дедушка остановился. Его мотоцикл спугнул стаю крупных птиц. Птицы были настолько большими, что не смогли оторваться от земли и побежали по ней врассыпную. В дедушке проснулся инстинкт охотника. Он соскочил с мотоцикла и побежал ловить лесных пернатых. Птицы были хитрыми: они быстро попрятались и слились с землёй. Дедушка сколько не смотрел по кустам, так и не смог их обнаружить. Немного расстроившись, дедушка снова сел за руль. Мы поехали дальше.
Вот мы миновали кристально чистый ручеёк и въехали на огромную поляну. Дедушка остановил мотоцикл на самой её окраине рядом с потушенным в свой последний приезд костром. Разгружались мы недолго. Быстро развели новый костёр и поставили кипятить чай.
Дед уже точил косу, а бабушка доставала провизию. Дед отправился в поле. Издалека только доносился лязг косы. Мы искали дрова в лесу: костёр необходимо было периодически подтапливать, да и бабушка хотела приготовить картофельный суп. Она прихватила с собой банку тушёнки и картофель. Насобирав дрова, мы отправились к ручью, подле которого росла черёмуха. Прихватив с собой корзинки, мы решили насобирать ягод, из которых бабушка потом сделает вкусное варенье.
Собирая ягоды, мы поглядывали по сторонам. Вокруг было очень красиво. Из-за кустов доносилось урчание ручейка, рядом летали бабочки. Вот траурница пролетела мимо, взмахивая чёрно-коричневыми крыльями с бело-кремовой каёмкой по их краям… Вот приземлился на цветок павлиний глаз с сиреневыми глазками на крыльях с чёрными точками вместо зрачков, в центре которых светились белоснежные кружки. Жёлтый махаон лишь деловито пролетел мимо, размахивая большущими крыльями-опахалами. От такой красоты кружилась голова. Рядом неприхотливо росли колокольчики и ромашки, пахло свежими травами.
Через некоторое время корзинки были полны ягод, и мы отправились назад. Возле костра сидел опечаленный дед с бабушкой. Когда он косил траву, он нечаянно обнаружил логово пчёл, которые, почувствовав опасность, начали атаковать его. Не медля, дедушка покинул покос. Теперь он, немного покусанный пчёлами, пил чай с выпечкой, чего-то выжидая…
Дедушка, испив чаю, снова взялся точить косу. Приготовив её, он неспешно отправился к месту, с которого ему пришлось уйти. Через несколько минут дедушка вернулся с сотами лесного мёда в руках. Нашему счастью не было предела! Лесной мёд был таким вкусным!
Бабушка уже успела начистить картофель. В котелке бурлила кипящая вода. Совсем скоро суп, сваренный на костре, был готов. Хорошенько покушав, мы снова отправились за дровами, а затем начали собирать зверобой, росший по окраинам поляны. Эта трава издревле была известна своим чудотворным выздоравливающим желудок действием. Поэтому мы старались запастись ею, а дома потом сушили на веранде. Насобирав траву, мы возвращались к костру. Бабушка с дедом уже готовились ехать обратно домой. Основательно собравшись, мы отправлялись обратно, довольные, счастливые и немного уставшие.
На дворе 1980 год. Весной вернулся из армии. За день-два восстановился в институте на дневной.
Для всех восстановленцев, переведенцев, вышедших из "академки" и тех, кто не отработал летом часы на благо альма-матер – приговор один – колхоз, вместе с абитурой. Абитура – этап, для меня ранее пройденный. Это те, кого зачислили после очередных вступительных экзаменов. Назначили меня старостой такой вот группы. Мне по фигу – всё равно колхоз для служилого – с родни курорту… ну если не курорту – то дому отдыха – это точно.
Разместились…. Условия хуже армейских – три хари на две сдвинутых кровати. Скудное питание, работа от зари до зари. И полная антисанитария – баню не обещали, как всегда. Парням то ладно. А девочкам? Им-то без бани – совсем тоска.
А 250 гектаров картошки на 250-300 человек. Понятно, с учётом естественной убыли «кадров» – с месяц времени надо.
Вот и неделя позади. Баньку бы ….
Знал я в той деревне бабу Настю. Она была сговорчивой. Мужика в доме уже давно не было. Подкатываю вечерком к ней. Договариваюсь насчет аренды баньки на субботний вечер. Условия вполне приемлемые: мы с колодца таскаем воду, с кухни нашей приносим дрова и платим ей по 15 копеек с каждого грязного носа (стоимость билета в городской бане). А баба Настя – к назначенному вечернему времени топит баньку. Нас 12 – 15 человек. Доход бабуле больше 2-х рублей. Ну и понятно: и воды и дровишек для личных нужд самой бабы Насти оставить в достатке – постираться, да и самой баньку принять.
Девочки остались в поле дорабатывать – а я и ещё два парня (тоже после армии восстановились) ушли в четвёртом часу вечера готовить баню.
Сразу по пути с поля с нашей кухни прихватили три охапки дров и направились к бабе Насте.
Когда мы шли с дровами, за нами пристально наблюдала троица, сидящая на завалине изрядно покосившегося домишки на два окна: девица размалёванная - ну ни дать ни взять - бикса; при ней два её нукера - разнузданного вида парни лет по 20, чуть постарше. Судя по тому, что на одном была тельняшка и солдатский ремень, пряжка которого свисала сильно-сильно ниже пояса (догадливый читатель понял - именно на каком месте), а на втором пареньке - зелёная фуражка - явно дембеля минувшей весны - опытным глазом определил я. Казалось, что ребята просто сильно загулялись по случаю дембеля, не замечая, что на дворе уже первая декада сентября, и на селе вовсю шла уборочная компания.
Невооружённым глазом было видно - поддатые. И чем то очень недовольные.
Они сопроводили нас презрительным взглядом. Такой взгляд я привык видеть и чувствовать спиной ещё в армии. Так сопровождали нас, солдат и сержантов комендантской роты, «воины» остальных подразделений. И я точно знаю – им всегда хотелось набить нам рожи.
Я уже спиной чувствовал, что и у этих ребят тоже есть желание нас побить. А повод – он всегда найдётся.
Мы занесли дрова во двор бабы Насти, взяли молочные фляги пошли за водой. Идём под надзором выше упомянутой троицы….
Вдруг девица, явно обращаясь к нам, орёт:
Далее последовал упрёк, также обильно пропитанный ненормативной лексикой. Нас обвинили в постоянных грабительских, разрушительных набегах на незамысловатое сооружение, принадлежащее её бабке, называемое поленницей. А ещё в конце она протяжно, завывая как бешеная собака, назвала нас собачьими самками.
Парни встали с завалинки, будто приготовились к команде «ФАС». Провокация сработала. Ребятки решили покарать городских разорителей поленниц. И на полном серьёзе ринулись в атаку….
Один из них - ростом с полушпалок, почему-то выбрал объектом для атаки меня - рослого 1, 84 метра, Я опустил флягу на землю и, когда полушпалок был в двух шагах от меня, катнул флягу ему на встречу. Он подпрыгнул, чтобы не запнутся, подскочил ко мне, ещё раз припрыгнув, пытался съездить мне по морде. Руки у меня длиннее. Я ловлю его за грудки и с налёту бью лбом ему по носу. Он обмякает. Я, продолжая держать, левой рукой не сильно ударил его в нижнюю челюсть и отпускаю. Полушпалок грохнулся в пыль у обочины. Можно было пнуть по почкам в подставленный бок. Да не бью я лежачих, да ещё пьяных.
А тем временем второй паренёк пытается напасть на Валерку. Парень угрожающе держит одну руку в кармане и орёт на всю Кисловку (деревня так называлась), что всех нас порежет и напирает на моего дружка.
Валера, не дожидаясь исполнения его угроз, изловчился и грохнул паренька флягой по башке. Тот рухнул, подняв море пыли с обочины.
Пока суть да дело, осматриваемся. Их девчонка бежит в проулок и исчезает из виду.
Но где же наш третий? Оборачиваемся и видим – тачка с пустой флягой, а Андрея нет…. Не надо объяснять, что подумали мы об Андрюхе. А ещё танкист… мл. сержант.
Мы подняли фляги, и пошли на колодец. И вдруг из того проулка, куда скрылась деревенская девушка, вылетает толпа и бежит в нашу сторону…. Мы бросаем фляги и задницы в охапку, бежать прочь. Бежать уже некуда – впереди плетень. Вырываем из забора колья и занимаем оборону…. И тут видим – во главе толпы бежит наш Андрюха.
Пронесло – Андрей просто убежал за подмогой в наш лагерь….
Баня – она, конечно, состоялась. Наши девочки, поблагодарили меня, Валеру и Андрея, а также и бабу Настю за хорошую баньку и чай, довольные и розовощёкие, с полотенцами на головах побрели в лагерь.
Мы с парнями немного посидели за припасённой бутылочкой, да у бабы Насти прикупили самогончику и тоже вернулись в расположение.
И вроде конец истории, но это деревня….
На следующий день группа моя вернулась рано. Я решил зайти в магазин за водкой. Там очередь. Встаю крайним, следом за мной встала девушка. Оглядываюсь, а это вчерашняя героиня, которая сбежала, бросив своих ухажёров в придорожной пыли. Одного взгляда было достаточно, что бы понять - девочка красивая.
Танька, отец долг передал? - обратилась к кому-то продавщица.
Ничего батя мне не передавал. Он занимает у тебя водку, пусть сам и отдаёт, - с усмешкой сказала девушка, которая оказалась Таней.
А мне, как под сердце нож…
Опять Таня! Когда же это закончится? - путано закрутились мысли в голове, - в этой красивой девушке трудно признать вчерашнюю, распущенную деваху, которую я для себя назвал биксой, вкладывая в это понятие зэковское толкование. Надо же, как подходит ей это имя.
Я сделал свои покупки и вышел из «сельпо». Неведомая сила остановила меня.
Ничего, подождут меня наши, ещё ужин впереди, - мысленно я оправдывал себя.
Вышла Таня. Она узнала меня ещё в очереди. Но вида почти не подала.
Не буду распространятся по этому поводу. Но я решился познакомится с ней.
Я отвлёкся, меня ведь ждут мои ребята. Сходили всё же на ужин. В наличии на вечер две бутылки водки
После ужина забурились во двор заброшенного дома не далеко от лагеря и отдыхали при небольшом костерке. И вдруг раздвигаются кусты малины и нашему взору предстают два вчерашних паренька.
Нас, видимо, не узнали. Они опять выпившие.
– Мы тут вчера с вашими сцепились…. Мы виноваты, конечно, сами в занозу полезли, – швыркнув носом, втянув в себя сопли, начал он обиженно-повинующимся голосом.
Он ещё что-то хотел прогундеть, но тут как крик души второго, как крик дитя, несправедливо обиженного, со всхлипом и придыханием, разнеслось на всю деревню Кисловку:
– Мой батя на мацепуре* вам картошку в поле копает…. Да мы виноваты! …. И опять последовал вопросительный мат, высотой с сорокаметровое здание элеватора, виднеющееся вдали за деревней.
Если «запикать» матерные словечки, то прозвучало бы это примерно так: «Зачем же флягой то по башке бить?!»
Идея сближения села и города, о которой всегда говорили коммунисты с трибуны каждого Съезда КПСС, работала на полную катушку.
На примере этой маленькой деревенской истории мне и хотелось рассказать, как происходило стирание граней между городом и деревней.
Батя на мацепуре от зари до зари выковыривает из земли картошку в поле, сынок же грозит порезать ножиком тех, кто приехал из города помочь убрать урожай, и тут же обижается на тех, кто цилиндрическим телом в форме молочной фляги попытался сгладить острые грани между городом и деревней.
Меня всегда удивляла простота наших селян. Их детская непосредственность. А равно и их доброта и отзывчивость.
А потому вложил десять лет своего труда в дело электрификации сельского хозяйства нашей СТРАНЫ! Исколесил немало сёл и весей, чтобы зажечь лампочку Ильича и приблизить этот добрый сельский народ к цивилизации и облегчить им тяжёлый физический труд.
Таню я тогда проводил до дома. Стали встречаться по вечерам. Гуляли, целовались. Но не более. Таня работала мед. сестрой в медпункте. Хорошая девушка и готовила вкусно. И ни разу не предложила выпить.
Таня, а что ты делала тогда в той компании с пьяными парнями? - спросил я.
Дура я! Не знаю даже. Выпила спирту на работе, вот и понесло. Не подумай, я не такая. А Сашка ко мне всё лето клеится, как с армии пришёл.
Не нравится он тебе?
Таня помолчала.
А ты не боишься гулять со мной по вечерам по деревне?
Я хихикнул!
А я уверен, что не сунется к нашим никто. А Сашка и правда болван и друг его - тоже.
Последние два дня перед нашим отъездом так и не пришла Таня в условленное место.
Я уехал домой и Таня исчезла из моей памяти.
* Мацепура – картофелекопалка, прицепляемая к трактору...
Вот такая история октябрь 2017
Текст большой поэтому он разбит на страницы.
Загрузка...